Андрей Дашков - Игры шестидесятилетних Страница 2

– Недурно, – говорит вдова. – Но зато появляется масса неудобств. Не знаешь, сколько всего потерял. Да и неприлично как-то – умирать в бессознательном состоянии.

– Все это несколько противоестественно… – замечает коммерсант.

– Что именно?

– То, что мы говорим об этом сегодня. Ведь завтра воскресенье и ты должна дать ответ.

– О, боже, – она с улыбкой проводит рукой по лбу. – Проклятая память. Конечно, завтра. Как я могла забыть?.. Мне полагается все время думать только о завтрашнем дне… Начинаешь больше ценить дни вчерашние.

Она предпочла филолога. Собственно, ни для кого из них это не было неожиданностью. Она серьезно и обстоятельно (излишне серьезно и обстоятельно) объявляет о своем решении и все трое некоторое время неловко молчат.

– Ну? – говорит вдова.

– Что – ну? – не понимает коммерсант.

– Что теперь?

– Игра вроде бы окончена, – неуверенно говорит коммерсант. – Хотя не скажу, что я рад этому…

– Дальше, – раздраженно говорит вдова.

– Нет, ничего, – отзывается коммерсант чересчур поспешно.

– Нужно окончить кое-какие формальности, – предлагает филолог.

В каком-то трансе они оканчивают формальности. Разыгрывают венчание, счастливую супружескую пару, делают вид, будто собираются путешествовать, даже решают, где провести медовый месяц. Коммерсант несет всякую чепуху о сердце, разбитом навеки, а также о том, что может быть, еще встретит подругу жизни.

Вдова поглядывает на него как-то странно.

В понедельник вечером супруги и коммерсант выходят на улицу. Вокруг них бурлит людской поток, сверкает огнями город. Несколько дней до Рождества. Огни могли бы показаться ликующим фейерверком, но все это уже не затрагивает их.

Единственное чувство, посещающее всех троих во время грустной прогулки, – отчуждение. Люди проходят мимо, не задевая их, создавая безудержный маскарад жизни, но трое остаются на голых подмостках – осиротевшие заложники своей бесконечно абсурдной пьесы.

Город завораживает, манит миллионами огней, но трое не трогаются с места.

– Что дальше? – то и дело спрашивает жена филолога.

– Не знаю… – растеряно и виновато отвечает ей отставной коммерсант и на этом разговор заканчивается.

Они стоят у какого-то сквера под старыми каштанами, сквозь голые ветви которых видно глубокое синее небо. По небу плывет белый пар облаков.

Внезапно жена филолога срывается с места. Через несколько секунд она растворяется в толпе. Коммерсант и филолог в растерянности ищут ее глазами.

– Смотри, что я тебе купила! – кричит женщина из толпы и бросает букет каких-то белых цветов. Букет не долетает до филолога и падает на мокрый асфальт.

– Это мне? – недоумевает филолог и поднимает букет, не зная, что теперь с ним делать. Потом его озаряет внезапная догадка.

– А, так ведь это ему. В самом деле, ему. Возьмите, дружище, – он протягивает букет коммерсанту.

– Я не подумала, – говорит женщина. – Конечно, это ему.

Коммерсант поворачивается и уходит. Супруги кажутся ему смешными. Он и сам себе кажется смешным…

– Ну, вот, – говорит филолог. Он не смотрит на свою жену. Он не смотрит на город. Он смотрит куда-то вбок.

– Ну, вот, – передразнивает его жена. – Иди сюда. И пожалуйста, побыстрее, – торопит она его. – Мне нужно выпить.

Через шестнадцать секунд филолог и его жена будут сбиты тяжелым грузовиком. Их обезображенные тела придется опознать коммерсанту.