Дафна дю Морье - Монте Верита Страница 2

Я старею, мне почти семьдесят, а с годами, как я уже говорил, память слабеет, и история, связанная с Монте Верита, уходит в туман и кажется все менее вероятной. Именно поэтому у меня все настойчивей потребность написать о ней до того, как мне окончательно откажет память. И может быть, у того, кто будет читать мои строки, пробудится любовь к горам, какая была в молодости у меня, и у него появится собственное понимание и свое толкование происшедшего.

Хочу сразу предупредить. В Европе огромное число горных пиков, и наверняка многие из них носят название Монте Верита. Думаю, они есть в Швейцарии, во Франции, в Италии, Испании, Тироле. Я предпочел бы не указывать точного места, где находится моя Монте Верита. В наши дни, после двух мировых войн, очевидно, уже не осталось неприступных гор. Нынче можно подняться на любую вершину. Это даже не представляет опасности, если соблюдать должную осторожность. Несмотря на трудность восхождения, снежные заносы и лед, моя Монте Верита была всегда досягаема. Тропу, ведущую к вершине, мог одолеть даже поздней осенью любой физически крепкий человек, уверенный, что нога у него не соскользнет с уступа на горной дороге. От подъема на эту вершину любителей прогулок по горам удерживал не столько страх перед опасностью, сколько суеверный трепет и ужас.

Я нисколько не сомневаюсь, что сегодня моя Монте Верита нанесена на карту наряду с другими одноименными пиками. Под самой вершиной, должно быть, разбили туристские лагеря, а в деревушке на западном склоне есть даже отель, и к пикам-близнецам туристов поднимает фуникулер. Но как бы то ни было, я хочу надеяться, что людям не удалось осквернить все до конца и что в полночь, когда появляется луна, лик горы предстает нетронутым, таким же, как прежде, и что зимой, когда снег и лед, сильные ветры и непостоянство облаков делают невозможным восхождения, Монте Верита и два ее пика, обращенных к солнцу, безмолвно и с состраданием смотрят вниз на ослепленный мир.

Мы росли вместе, Виктор и я. Вместе учились в Мальборо и в один год поступили в Кембридж. В те дни я был его ближайшим другом, и если после окончания университета мы виделись не часто, это происходило только потому, что жизнь наша сложилась по-разному: моя работа требовала постоянных поездок за границу, а Виктор был занят своим поместьем в Шропшире. Но когда мы встречались, дружба наша продолжалась, и никогда не возникало ощущения, что разлука отдаляет нас друг от друга.

Работа поглощала все мое время, и то же можно сказать и о Викторе, но все же у нас было достаточно денег и досуга, и мы могли отдавать его нашему любимому занятию — хождению в горы. Современный альпинист, прекрасно оснащенный и подготовленный по всем правилам науки, счел бы наши экспедиции любительскими от начала до конца — я говорю о поистине идиллической поре до Первой мировой войны, — и, оглядываясь назад в прошлое, не могу не признать, что, очевидно, таковыми они и были. И конечно же, нельзя назвать альпинистами-профессионалами двух молодых людей, которые цепляются ногами и руками за выступы скал где-нибудь в Кэмберленде или Южном Уэльсе, а потом, набравшись опыта, решаются на более рискованный подъем в Южной Европе.

С годами мы стали менее безрассудными, научились считаться с погодой и уважать горы — обращаться с ними не как с врагом, которого надо одолеть, а как с союзником, чье доброе отношение нужно завоевать. Мы с Виктором ходили в горы не из любви к опасным приключениям и не потому, что нам хотелось добавить очередную вершину к списку наших достижений. Мы ходили в горы потому, что нам этого хотелось, и потому, что мы их любили.

Настроение у гор бывает еще капризнее, еще переменчивее, чем у женщины, и приносит нам то радость, то страх, то вдруг несказанное отдохновение. Зов гор невозможно объяснить. В былые времена, вероятнее всего, это было стремление достичь звезд. Но возымей человек подобное желание в наши дни, он может купить билет на самолет и почувствовать себя хозяином неба. Хотя при этом под ногой у него не будет уступа скалы, не будет ветра в лицо и он не услышит тишины, какая приходит только в высоких горах.

Лучшие часы моей молодости я провел в горах. Эту жажду растратить, расплескать всю энергию, выкинуть из головы все мысли, слиться с горами и стать ничем, просто пятнышком в небе мы с Виктором называли горной лихорадкой. Виктор после нее восстанавливал силы гораздо быстрее, чем я.

Прежде чем решиться на спуск, он тщательно и педантично осматривался вокруг, пока я, еще завороженный чудом, грезил, сам не понимая о чем. Испытание на выносливость мы выдержали, вершина была взята, но оставалось нечто не поддающееся определению, что еще предстояло завоевать. Мне всегда в этом было отказано, в опыте, который, как я надеялся, когда-нибудь придет, хотя какой-то голос твердил, что во всем виноват я сам. Но, несмотря ни на что, это было самое прекрасное время, лучшее в моей жизни…

Как-то летом, вскоре после моего возвращения из поездки по делам в Канаду, пришло крайне взволнованное письмо от Виктора. Он писал, что помолвлен и что в ближайшее время состоится бракосочетание. Его невеста — самая очаровательная девушка на свете. Он спрашивал, не соглашусь ли я быть шафером на их свадьбе. Я сразу же ответил и, как принято в таких случаях, выразил свою искреннюю радость, поздравил его и от всей души пожелал счастья. Однако сам я, убежденный холостяк, с грустью подумал, что потерял еще одного друга, притом лучшего, который теперь увязнет в семейном болоте.

Невеста — валлийка и живет в Уэльсе, через границу от его поместья в Шропшире. «Ты не поверишь, — писал он в следующем письме, — она ни разу не была на Сноудоне. Придется мне взять ее воспитание в свои руки». Я с трудом мог представить себе долю более тяжкую, чем тащить в горы совершенно нетренированную девицу, где бы эти горы ни находились.

В третьем письме Виктор сообщил, что они с невестой приезжают в Лондон — они готовятся к свадьбе, и многое еще предстоит купить и сделать. Даже не знаю, что я ожидал увидеть — скорее всего маленькое крепенькое существо, черноволосое, с живыми глазами, и, уж конечно, не ослепительную красавицу, которая сделала шаг мне навстречу и, протянув руку, сказала: «Я — Анна».

В годы перед Первой мировой войной молодые женщины не употребляли косметики. На губах Анны не было помады, и низко спущенные золотые волосы закрывали уши. Помню, я уставился на нее, не в силах отвести глаз от прелестного лица. Виктор, довольный произведенным эффектом, рассмеялся.

— Что я тебе говорил? — сказал он.

Мы сели за столик и сразу же все трое стали непринужденно и весело болтать. Сдержанность, несомненно, была одной из главных сторон обаяния Анны, но так как она знала, что я ближайший друг Виктора, она приняла меня с первой минуты, и, кроме того, мне показалось, я ей понравился.