Роберт Чамберс - Путь к Cкорби Страница 2

— Эй, Тулли! Никто, кажись, не в настроении завтракать.

— Ага, — буркнул Тулли. — Тащи лопату.

— Прикопаешь его здесь?

— Ага.

— Чтобы он слышал волны?

— Ага.

— Классное местечко.

— Ага.

— А куда головой?

— Так, чтобы он мог видеть эту клятую лодку! — яростно выкрикнул Тулли.

— Но… он жеж не может видеть, — неуверенно предположил Бейтс. — Он жеж помер, а?

— Он разроет песок, когда каноэ приплывет назад! А оно приплывет! И Бад Кент будет сидеть в нем — живой или мертвый. Тащи лопату!

В глазах Бейтса появился суеверный страх. Он колебался.

— Но мертвые жеж не могут видеть. Правда жеж?

Тулли обернулся к нему с искаженным лицом:

— Брехун! — проревел он. — Мой брат может видеть, живой он или помер. И он увидит, как Бада Кента вздернут! Он встанет из могилы, чтобы увидеть это, Билл Бейтс, это я говорю тебе! Я говорю тебе! Как бы глубоко его ни прикопали, он разроет весь этот песок, он позовет меня, когда вернется каноэ! И я его услышу, я буду здесь. И мы увидим, как вздернут Бада Кента!

На закате они похоронили брата Тулли лицом к морю.

II

Целый день накатываются волны на Путь к Скорби. Белые на верхушках и почерневшие у основания остроконечные потрескавшиеся скалы клонятся в стороны, как фарватерные буйки. На отполированных вершинах селятся морские птицы — с белоснежным оперением и блестящими глазами, они строят гнезда, чистят перья, хлопают крыльями и щелкают оранжевыми клювами, а над ними носится и кружится мелкая водная пыль.

Когда поднялось солнце, нарисовав на волнах косые малиновые полосы, птицы сбились вместе и расселись пушистыми рядами, погрузившись в дремоту. По обожженному лучами заливу неслышно прокатилась ленивая опаловая волна; чайка сонно потянулась крыльями.

Затем по тихой воде, оставляя за собой потревоженные морские водоросли в блистающем бриллиантами следе, скользнуло каноэ, разрисованное бронзой солнечного света, с носа до кормы разукрашенное, словно драгоценностями, каплями соленой воды, — с обливавшимся потом пассажиром на борту.

Чайки взвились вверх и заметались вокруг скал, наполняя воздух протестующими криками, отзывавшимися еле слышным эхом среди камней.

Каноэ заскребло по эбонитовой отмели, стряхнув закрутившиеся в струе водоросли. Мелкие морские крабики кинулись прочь, забиваясь поглубже в прозрачные зеленые тени. Таким было прибытие Бада Кента на Путь к Скорби.

Он наполовину вытянул каноэ на камни и сел рядом, тяжело дыша, положив одну загорелую руку на нос лодки. Целый час он провел так. Пот высыхал на лице. С недовольными возгласами чайки возвращались на свои места.

На его шее остался след — ровная красная полоса. Соленый ветер и солнце обжигали поврежденную кожу, въедаясь в плоть, как раскаленный докрасна стальной ошейник. Время от времени Кент прикасался к шее, один раз ополоснул ее холодной морской водой.

Далеко на севере над океаном пологом висела дымка, плотная и неподвижная, как туман над Ньюфаундлендским берегом[5]. Он неподвижно смотрел на нее. Он знал, что это такое. За этим занавесом лежал Остров Скорби.

Круглый год Остров Скорби скрыт за стеной тумана, валом непроглядной белой дымки, обступающей его со всех сторон. Корабли ходят мимо него. Кто-то предполагает, что на острове есть горячие источники, вода которых попадает далеко в море, принося с собой облака пара.

Траппер, который вернулся с острова, рассказывал о лесах, полных оленей и цветов — но он слишком много пил, и многое ему прощалось.

Тело студента, прибитое к берегу, было изувечено до неузнаваемости, но поговаривали о том, что, когда его обнаружили, в руке его был зажат алый цветок, почти увядший, но огромный, как котелок для смолы.

Лежа неподвижно возле своего каноэ, Кент, мучимый жаждой, с натянутыми до дрожи нервами вспоминал все это. Не страх стягивал крепкие мышцы под продубленной кожей, но страх перед страхом. Он не должен думать — он должен задушить ужас: его взгляд не должен колебаться, он не отвернется от стены тумана, вставшей над водой. Сжав зубы, он подавил страх, ясными глазами взглянул в лицо испугу. И так он поборол боязнь.

Кент поднялся. Заметавшись, чайки с воплями взвились в небо, и резкое хлопанье крыльев запрыгало эхом по скалам.

Под заостренным носом лодки завертелись, разрываясь и уходя под воду, бурые водоросли. Блестящие на солнце волны, танцуя, разбегались по сторонам, — шлеп-шлеп — от носа к корме. Он опять стоял на коленях, и полированное весло поворачивалось, погружалось, рассекало воду, поворачивалось и погружалось снова и снова.

Постепенно жалобы чаек затихали вдали, покуда мягкие всплески весла не заглушили все прочие звуки, и все вокруг погрузилось в море тишины.

Не было ветра, чтобы осушить пот с его щек и груди. Солнце прочертило перед ним пламенную дорожку, и он пробирался по ней через пустошь вод. Недвижный океан, расколотый носом лодки, разбегался в стороны, звеня, пенясь и сверкая, как лесной ручеек. Кент оглядел окружавший его плоский водный мир, и страх перед страхом снова стал расти в нем, перехватывая горло. Тогда беглец опустил голову как измученный буйвол, стряхнул с себя этот страх и вонзил весло в воду, как мясник, по самую рукоять.

Наконец он добрался до стены тумана. Сначала она была тонкой и прохладной, но постепенно становилась все плотнее и горячее, и страх перед страхом внезапно подкрался и дохнул ему в затылок. Но он не обернулся.

Каноэ влетело в дымку, серая вода, маслянистая и безжизненная, была повсюду, доставая почти до планшира. Перед самым носом лодки мерцали какие-то фигуры, но туман, столбами выраставший из воды, скрадывал формы изорванных теней. Над беглецом вставали формы невероятных, тошнотворно огромных размеров, развертываясь разорванными саванами облаков. Обширные туманные драпировки раскачивались и волновались, когда он задевал их. Белые сумерки сменились угрюмым мраком. Но вот он начал рассеиваться, туман обратился в дымку, дымка — в легкое марево, которое уплыло, развеявшись в голубизне небосвода.

Вода, отсвечивавшая перламутром и сапфиром, плескалась на серебристом мелководье.

Так он приплыл на Остров Скорби.

III

Волны раз за разом накатывали на серебряный пляж, разбиваясь о песок звенящей опаловой пеной.

Крошечные береговые птички, стайкой бродившие по воде, распахнули острые, как солнечные лучики, крылья и бросились прочь, туда, где кромка леса пятнала тенями пляж, обвивавший остров.

Вода у берега была мелкой и ясной, как хрусталь, так что Кент мог видеть волнистый песок, сиявший в глубине, пурпурные водоросли и пугливые морские создания, которые разлетались во все стороны от его весла, а затем вновь собирались в стайки.