Брайан Ламли - Кошмар на ярмарке Страница 2

— Только не от вас, сэр, ну что вы, нет! Ни в косм случае! Не от человека, которого так искренне интересуют тайны. Не от человека вашего положения. Я никак не могу принять ваши деньги, сэр. Ваш приход для нас великая честь!

— Благодарю вас, — сухо ответил Хенли, близоруко сощурившись, и прошел в шатер, расположенный сразу же за билетной кассой. Улыбка медленно сползла с лица Тарпа, сменившись коварным выражением. Балаганщик быстро ссыпал в карман несколько монет, полученных за проданные билеты, и, отодвинув холщовый полог, проследовал за Хенли внутрь затхлого «музея» с посыпанным опилками полом.

В главном, довольно просторном помещении шатра его поджидала жалкая кучка посетителей — не более десяти человек. Но сколь искусно ни изображал Тарп интерес к ним, его планы простирались лишь на одну персону — бывшего профессора. Комплимент, который он высказал Хенли в билетной кассе, был отнюдь не бескорыстной лестью. Тарп моментально узнал в посетителе ту самую высокообразованную «муху», ради поимки которой, собственно, и создавалась «мушиная липучка», а именно новая загадочная надпись над входом в бывшую выставку уродов.

Умники вроде этого, размышлял Тарп, уже не раз наведывались в Гробницу Великих Древних. От многих из них он слышал, что некоторые его артефакты — предметы, которыми он сейчас владел и которые в свое время собрал его брат, из тех, что хранились в отдельной, огороженной части полотняного шатра, — были невообразимо древними. Одного из таких посетителей настолько впечатлил и напугал вид этих старинных вещей, что он опрометью выскочил из заведения Тарпа и больше сюда не возвращался. Это случилось в мае, и хотя с той поры прошло уже полгода, Тарп так и не приблизился к пониманию сути загадочных предметов, которые когда-то привез его брат Гамильтон из дальних уголков мира. Именно из-за них в 1961 году, спасая свою жизнь, Андерсон и вынужден был его убить.

Тогда он здорово запаниковал, хотя ему ничто не мешало отвести от себя подозрения, сообщив в полицию о гибели брата. Старожилам Ходжсоновской ярмарки уже давно было известно, что с Гамильтоном Тарпом случилось нечто ужасное и непоправимое. Относительно его здравомыслия имелись самые серьезные сомнения, хотя вслух этого, разумеется, никто не говорил. Андерсона наверняка признали бы невиновным в убийстве брата — в суд дело передали бы лишь ради соблюдения формальностей, — однако он все равно запаниковал. И кроме того, возникли некоторые… последствия.

Тело Гамильтона он тайно зарыл в земле под «кунсткамерой». Что касается старожилов ярмарки, то они с радостью поверили в рассказ Андерсона о внезапном отъезде его брата в очередную долгосрочную экспедицию, пристрастие к которым и стало причиной всех этих неприятностей.

Андерсон задумался…

Они с братом выросли на ярмарке; правда, тогда она вместе со всеми аттракционами принадлежала их отцу. «Ярмарка Тарпа» была известна по всей Англии своими умеренными ценами и безукоризненным поведением владельца. Куда бы Тарп-старший ни приезжал со своими павильонами, — надо сказать, «кунсткамера» с уродцами была его самым любимым детищем, — его работникам выходила хорошая выручка. Сборы резко пошли на спад лишь после смерти старого Тарпа.

Финансовые неудачи были в значительной степени связаны с пристрастием юного Гамильтона к старинным книгам и сомнительного характера легендам, а также любви к путешествиям, приключениям и неутолимой жажде знаний. Его первой расточительной затеей стала поездка, имевшая целью поиск сокровищ на далеких островах Тихого океана, предпринятая на основе неточной и явной сфальсифицированной карты. В его отсутствие — он отправился в путешествие на пару с одним негодяем-авантюристом — за ярмарочным шатром присматривал Андерсон. Дело приняло скверный оборот, и после возвращения Гамильтона братья стали владельцами лишь нескольких каменных табличек, украшенных омерзительными изображениями, плюс пары статуэток, сотворенных руками безвестных аборигенов. Самым отвратительным из этой коллекции был зловещего вида крылатый идол, похожий на осьминога. Гамильтон поместил эту уродину в задней части вагончика, ибо выставить ее на всеобщее обозрение означало бы отпугнуть скептически настроенную публику.

Правда, этот самый идол явно имел дурное влияние на младшего из братьев. У Гамильтона вошло в привычку вставать по ночам, чтобы посмотреть на него, пока Андерсон мирно спит. Однако тот нередко просыпался и слышал, как во время таких ночных визитов его брат разговаривал с идолом. Пару раз он даже слышал сквозь сон, как Гамильтону кто-то отвечал, и это особенно его встревожило! До того как брат снова отправился в странствия по дальним уголкам великих аравийских пустынь, этот обожающий тайны мечтатель начал страдать от жутких ночных кошмаров.

И вновь в отсутствие Гамильтона дела пошли самым скверным образом. Андерсон вскоре был вынужден продать Белле Ходжсон весь ярмарочный городок, оставив себе и брату лишь «паноптикум». Прошел год, затем еще один, прежде чем Гамильтон вернулся из своих странствий. Он тотчас же потребовал причитающуюся ему часть доходов, не предпринимая, однако, никаких усилий к тому, чтобы далее самому зарабатывать на хлеб. Андерсон не стал с ним спорить. За время отсутствия Гамильтон сильно изменился, из мечтательного юноши он превратился в зрелого, угрюмого мужчину, и Андерсон стал даже немного его побаиваться.

Однако были и куда более очевидные изменения. Иными стали не только привычки Гамильтона, изменилась и сама внешность. Так, например, младший из братьев постоянно носил лохматый черный парик, как будто пытался скрыть преждевременное облысение, которое, однако, ни для кого на ярмарке не было секретом и раньше никоим образом его не беспокоило. Гамильтон замкнулся в себе, сделался неразговорчивым и стал избегать людей. Он ни с кем не общался и лишь изредка, с явной неохотой вступал даже в самые обычные разговоры.

Более того, перед вторым своим продолжительным отъездом Гамильтон, похоже, завел интрижку с одинокой темноглазой гадалкой, юной «мадам Зала» — особой цыганских кровей. Однако после возвращения он охладел к ней, а люди стали часто замечать, что, когда он проходит мимо нее, черноглазая ворожея осеняет себя языческим крестом. Однажды Гамильтон и сам это заметил и, побелев от ярости, поспешил скрыться в «кунсткамере», где пробыл до конца дня. Мадам Зала быстро собрала пожитки и ночью укатила куда-то в своем вагончике, ничего никому не объяснив. Люди решили, что Гамильтон чем-то пригрозил ей, однако предпочли не вмешиваться. Тот, со своей стороны, заявил, что Зала была «шарлатанкой низкого пошиба, неспособной вызвать даже кишечные газы!»