Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра Страница 2

Еще минуту стояли они, шепчась в темноте, а потом пошли и разыскали в ночи дом сокровенного царя, высокого рабби, который знал язык мертвых, слышал голоса из адских бездн и мог толковать грозные знамения Бога.

Рабби сидел у себя в комнате, склонившись над книгой тайн, которая именуется «Индрараба», или «Великое собрание». Погруженный в безмерность чисел, знамений и действующих среди них сил, он не расслышал шаги входящих, и лишь когда они поприветствовали его, сказав: «Мир благословенному свету!» – лишь тогда спустилась душа его из заоблачных высей назад к земному миру. И когда глаза высокого рабби устремились на вошедших, они начали говорить; они призвали на помощь Бога и Его могущество, и Екеле-дурачок, задыхаясь, рассказал, как испугали его шелест и шепот, мерцанье и свечение, разливавшиеся меж зарослей бузины на кладбище, и что он сказал Коппелю-Медведю, и какой получил ответ, и как они потом, когда луна ушла за облака, воистину увидели фигуры мертвых детей, трепетавшие в танце духов над могилами.

Высокий рабби, исходивший темными ночами тридцать два сокровенных пути мудрости и с помощью магических превращений отворявший семь дверей познания, понял знамение Бога. Теперь он знал, что по улицам еврейского города ходит грешник, который, оставаясь безвестным для людей, все время преступает закон Божий. По воле этого грешника обрушилась на город злая смерть, из-за него не могли найти мира в своих могилах души детей.

Молча глядел на приятелей высокий рабби. Потом он поднялся и вышел из комнаты, а когда вернулся, в правой руке у него было блюдо с кашей и двумя лепешками, а в левой – маленькая чашка из кованого серебра, до краев наполненная взбитым яблочным муссом, какой подают на Пасху.

– Возьмите это и ешьте! – сказал он, подавая блюдо. – А когда наедитесь, возьмите эту чашку со сладким муссом и идите обратно к могилам детей.

Оба старика испугались, услышав, что им нужно опять идти на кладбище. Но высокий рабби продолжал:

– Не бойтесь! Тот, по чьему слову возник мир, имеет власть над живыми и мертвыми, и только Его решение имеет силу. Вы будете сидеть у могил и ждать, пока кто-нибудь из детей не приблизится к вам и не захочет попробовать сладость, ибо духи недавно умерших еще не забыли земную пищу. Тогда вы схватите его за подол рубашки и спросите: «Во имя Того, кто есть Начало и Конец, за чьи грехи пришла в город злая смерть?»

И он произнес над ними слова благословения. Тогда страх оставил их, они встали и решительно двинулись в путь, повинуясь велению высокого рабби.

Они сидели среди могил, прислонившись к ограде кладбища, а перед ними на сырой земле стояла чашка с яблочным муссом. Вокруг царила тишина и непроглядная тьма – ни травинка не шевелилась, ни звездочка не проглядывала из-за облаков. И пока они сидели и ждали, страх вновь напал на них, и Коппель-Медведь, будучи не в силах больше выносить тишину, начал говорить вслух сам с собой:

– Эх, сейчас бы хоть грошовую свечку! – сказал он. – Я не хочу больше сидеть во тьме. Ведь должна быть полная луна, а я ее не вижу. А может быть, уже пропел петух и луна закатилась? Лучше бы нам сейчас сидеть дома за печкой. От земли так и несет холодом, он лезет мне под куртку, что тать в ночи. Екеле-дурень, я думаю, ты тоже замерз, – вон как дрожишь! Тут под землей не одна сотня комнат, и все они хорошо устроены, ни окон, ни дверей. Мороз в них не заберется и голод тоже, обоим придется снаружи остаться, век друг за другом гоняться. Стар и млад, беден и богат – под землей все на один лад…

Последнее слово застряло у него в горле, так как в этот момент перед ним предстало озаренное белым светом дитя. Маленькая Блюмочка взяла в ручки серебряную чашку.

– Блюмочка-цветик[5]! – сдавленным голосом воскликнул Екеле. – Ах, подожди, что же ты уходишь! Разве ты не узнаешь меня? Это же я, Екеле-дурачок, а рядом со мной сидит Коппель-Медведь. Помнишь, как ты прыгала и танцевала, когда я играл на скрипке у вас на улице? И как хохотала, когда Коппель бегал на четвереньках и выделывал свои штуки?

– Все это, – сказало дитя, – было и прошло, потому что все это было только на время. А теперь я вошла в истину и вечность, где нет ни времени, ни страстей!

Серебряная чашка выскользнула у нее из рук и упала на землю. Дитя повернулось и хотело уйти к своим спутникам, но тут Екеле вспомнил наказ рабби, крепко схватил подол детской рубашечки и воскликнул:

– Во имя Того, кто есть Начало и Конец, заклинаю тебя: скажи и укажи, за чьи грехи в наш город вступила злая смерть?

Всего лишь мгновение длилась тишина. Всего лишь мгновение ребенок неподвижно всматривался в темноту у них над головами – туда, где над могилами, невидимый взору живущих, парил Божий ангел, хранитель детских душ. Потом дитя произнесло:

– Ангел Божий сказал, слуга Господа изрек: это случилось за грех Моавов, в котором пребывает одна из дщерей ваших. И Он, Вечный, видел это, и Он, Вечный, карает вас так, как Он покарал племя Моава!

Тут Екеле отпустил подол рубашки, и дитя, словно подхваченное внезапным порывом ветра, взмыло ввысь. Очень скоро оно скрылось из виду, а потом померкло и белое мерцание за темными зарослями бузины. А Коппель с Екеле вышли за ворота кладбища и отправились в дом высокого рабби, где и передали ему все, что слышали.

Едва забрезжило утро, как рабби послал своих вестников в каждый дом еврейского города. Он созывал общину в дом Божий, и тот, кто мог ходить, пришел, и никто не остался дома. И когда все собрались, он поднялся на три гранитные ступени, и под его темным плащом был белый смертный саван, а над головою развевалось знамя, на котором было начертано: «Господь Саваоф наполняет весь мир своим величием».

И сразу все вокруг стихло. Высокий рабби начал говорить. Он сказал, что среди них есть женщина, живущая в грехе супружеской измены, и подобна она детям проклятого племени, которое покарал Бог. И он призвал грешницу – пусть выйдет и покается, и примет на себя кару, которую предназначил Господь Бог.

Среди женщин поднялся шепот и тихий плач. Объятые страхом, они молча глядели друг на друга, но ни одна не вышла и ни одна не захотела признаться в грехе Моава.

Второй раз возвысил голос высокий рабби. Он провозгласил, что именно из-за этого сокрытого греха в городе умирают дети. Ион заклял грешницу святыми буквами и десятью страшными именами Бога – да выступит она и покается, чтобы кончилось народное бедствие!

Но и на этот раз напрасно говорил высокий рабби. Та, что была причастна греху, молчала и не хотела обратиться вспять с пути своего.

Тогда темное облако гнева объяло высокого рабби. Он извлек священные свитки и над ними произнес слова великого проклятия грешнице. Он умолял небеса, чтобы сгинула она подобно скалам Гильбоа, которые проклял Давид. Чтобы земля сделала ей то же, что некогда сделала Давону и Авирону. Чтобы само имя ее стерлось из списка всех сущих и потомство было проклято во имя Сияющего и Пламенеющего, во имя лучистых звезд и Зедекиеля, который есть Ухо и Око. И чтобы душа ее пала в царство ужаса и там пребывала до скончания времен.