Бэзил Коппер - Янычары из Эмиллиона Страница 2

Две ночи после этого, выходящего из ряда вон пробуждения, он не спал. На третью ночь он был настолько вымотан, что уснул, но ничего не случилось. В течение недели он спал нормально, а затем он испытал второе "пробуждение".

Фарлоу уснул около полуночи и почти сразу же перешел в состояние "пробуждения".

Он снова боролся с морскими волнами, снова ползком выбирался на берег, но на этот раз видение длилось дольше. Фарлоу лежал на пляже, отплевываясь от соленой воды, он видел, как медленно поднимается рассвет над диким и красивым берегом, и он знал, что находится где-то на востоке. Но это был не современный восток, а из какого-то античного времени.

Когда из-за тумана поднялось солнце, картина изменилась, как будто кто-то открыл дверь, и Фарлоу проснулся в собственной, постели, снова насквозь промокший. После этого второго "сновидения" Фарлоу первый раз обратился к своему другу врачу, но тот, конечно, был не в состоянии помочь ему. Естественно, Фарлоу не все рассказал ему, боясь, что его примут за сумасшедшего. И так как доктор не знал об ужасных открытиях после пробуждения, он был уверен, что это обычный случай с повторяющимися снами, многие этим страдают.

Другой человек был бы не в состоянии понять эту ситуацию и очень тяжело переживал бы свое состояние. Но Фарлоу был ученым и его мозг автоматически обрабатывал эти данные, противоречащие всем известным законам природы.

Третий сон был повторением предыдущих, но, к счастью Фарлоу, он начался с того момента, когда он уже лежал на берегу. Солнце в небе стояло чуть выше, туман начал рассеиваться. Странно, но страх утонуть в состоянии сна все еще сохранялся. Фарлоу отчетливо осознавал, что уже вполне оправился после борьбы в воде. Судя по этому и по

тому, что солнце сильно припекало, он определил, что лежит на песке уже три часа.

Таким образом, стало очевидно, что сны прогрессируют во времени, и это напоминало кинофильм, каждый показ которого удлинялся еще на один эпизод. Конечно, чтобы понять это, Фарлоу понадобилось много времени, так как сначала Фарлоу не обращал на это внимания. В четвертом сне солнце уже стояло в небе значительно выше, туман еще больше рассеялся, и когда он прогнулся в своей комнате ХХ века, он обнаружил, что одет в хлопчатобумажную блузу античного покроя без воротника, в мешковатые панталоны из какого-то темного, совершенно ему не известного материала, но ноги, как в первый раз, были голыми. Самым необычным на этот раз было то, что он был абсолютно сухим. Фарлоу объяснил это тем, что его сны были физическими, и он сделал вывод, что солнце на берегу высушило его.

На этом этапе он еще пытался объяснить свои страхи, и одна мысль очень волновала его – физическое состояние его сна в одном случае переносится в реальную жизнь, а в другом нет. Это, естественно, относилось к воде на коже, когда он просыпался, и к тому, что он по-прежнему был в пижаме.

Если действуют те же правила переноса одной субстанции из сна в другое измерение, значит, по теории он должен был быть одетым в рубашку и брюки.

Его аналитические рассуждения на этом этапе разбивались вдребезги об одно противоречие: что происходило с пижамой, когда он "лежал" на берегу. Или их было две, и они существовали в различных плоскостях? Но как бы Фарлоу ни анализировал это, все логические доводы рассыпались как карточный домик, к каким бы обстоятельствам он их ни применял – будь то мир сновидений или реальность. Граница между ними становилась неясной.

Прошло несколько месяцев, прежде чем Фарлоу, наконец, доверился мне. Всегда стройный, прекрасно сложенный, он за последние недели превратился в больного, с синими кругами под глазами, я никогда не видел его таким. Несколько вечеров прошли в бессвязных, с недомолвками разговорах, прежде, чем он заговорил на эту тему без обиняков, но как только это произошло, речь его потекла, как вода из крана.

Он больше всего боялся, что я сочту его за сумасшедшего, но после того, как я внимательно слушал его несколько вечеров, изредка задавая уточняющие вопросы, он успокоился. Если и существовал в мире здравомыслящий человек в полном смысле этого слова, так это был Фарлоу. Он описал мне около полдюжины своих снов, которые привели его на берег. Там было тепло и уютно, на горячем песке. И он был рад, что теперь эти сны или видения, как хотите называйте их, сразу начинались на берегу, и ему не приходилось испытывать неприятные ощущения при пробуждении.

Насколько он мог судить (так как он никогда не засекал время по часам), длительность каждого сна отпечатывалась в мозгу как три часа, но действительное время в реальной жизни составляло не больше 10 минут. Он не придавал этому большого значения, но как-то сказал мне, что знает, что если во сне он окажется далеко в море и не доплывет до берега в отпущенные ему три часа, то утонет. Я не понимал, чем он это обосновывает, и решил отвлечь его от этой навязчивой мысли. Но хотя я говорил мягко, и, как мне казалось, здраво, он со вздохом отверг все мои возражения. Он был уверен, что будет именно так, сказал он, и что бы я ни говорил, я не смог его переубедить.

Я спросил его, думает ли он, что в постели будет лежать утопленник, когда он снова вернется в этот мир, и он довольно спокойно подтвердил мои слова. Это заставило меня задать ему следующий вопрос: если его физическая оболочка исчезала из постели, когда он был в своих сновидениях, я мог бы посидеть в его комнате, чтобы удостовериться в этом. Он отказался наотрез. Он не объяснял причину, но подозрительно посмотрел на меня. Мне показалось, что он боится, что участие любого, постороннего человека, даже с хорошими намерениями, может бытьопасным для него и может помешать ему "вернуться назад". Я не настаивал, так как видел, насколько накалилась ситуация. На следующий вечер я навестил Фарлоу, и он мне показался более спокойным и разумным. Ночь была спокойной, и он продолжил свои рассказы. Сны теперь начинались с того, что он лежит в полном сознании далеко на берегу, хорошо отдохнувший и высохший на солнце. Намного миль вокруг лежал песок, и он знал, что попал на Восток, в античный период. Солнце вставало все выше, и туман постепенно рассеивался, в солнечном свете легко шелестели волны, далеко на востоке у самой кромки берега различались очертания какого-то Города.

Находясь в состоянии этих видений, Фарлоу не имел представления, кто он, как он попал в море, что он делал на берегу. Там он всегда был одет в блузу и панталоны, а просыпался всегда в пижаме и сухой. Он еще не испытывал страха перед этими снами. И единственно, что он четко ощущал, это неизменно сохранявшееся соотношение между тремя часами сновидений и 10 минутами реальной жизни.