Саймон Кларк - Вампиррова победа Страница 20

Если она не предпринимала этих ритуализированных мер предосторожности, то приходила в состояние маниакального ужаса, и ей приходилось делать укол успокоительного. Некоторое время спустя она стала страдать навязчивой идеей, что зверочеловек — это ее школьная любовь, Дэвид Леппингтон. Что он претерпел какое-то ужасное перевоплощение. Что он хочет выпить ее кровь и съесть ее сердце.

По просьбе ее семьи он перестал навещать Катрину в психиатрической лечебнице. Это было пять лет назад. Стоило ей увидеть, как он идет по палате, нервно сжимая корзинку с фруктами в отчаянно потеющих руках, она испускала пронзительный визг, а потом убегала, не разбирая дороги от ужаса. Но именно тогда и начались письма. Поначалу она писала ему по два-три раза в день. И всегда это были вариации на одну и ту же тему:

Дорогой Дэвид.

Я знаю, чего ты хочешь от меня. Я чувствую твою страсть, твою жажду украсть мою кровь. Кровь бесценна: кровь — это растворенная жизнь; кровь — это красные рубины; рубины встречаются в коронах, в земле; в земле, которая тверда под ногами; та самая твердая земля поддерживала одеяло, на котором мы лежали, когда ты вонзил в меня свой пенис. Я знала, что этот пенис не извергнет семя жизни; он вытянет кровь из меня; он был трубой, которая выкачает из меня кровь. Моя кровь потечет в твоих венах...

Письмо бредило и бредило, перескакивая с одной на другую в цепочке столь же фиксированных, сколь и хаотичных ассоциаций (хрестоматийный симптом шизофрении, из тех, что он заучивал, будучи студентом, — только никто и никогда не ждет, что во власти этого отвратительного недуга может оказаться любимый человек).

Я знаю, ты меня убьешь, говорилось в письмах, ты выпьешь мою кровь; ты съешь мое сердце; я умру в твоих сильных руках...

Классический комплекс мании преследования, хрестоматийный симптом.

Я слышу твои шаги за дверью моей квартиры (на самом деле — ее больничной палаты); босые ноги с черными ступнями, как у собаки или сиамской кошки...

Шизофреникам зачастую не удается разделить реальность и фантазии.

Я молюсь на голубое. Теперь только голубое может меня спасти. Голубой — это цвет неба и вен у меня под кожей; тех самых вен, которые ты прокусишь и будешь сосать; твой пенис вторгнется в ту полость и еще раз пустит мне кровь. Ты человек с сердцем вампира, Дэвид Томас Леппингтон. Пожалуйста, съешь ее, а не меня(голубая линия бежит вверх по странице от слова «ее» к приклеенной скотчем мухе). Я пришлю тебе еще. Поверь мне. Пощади меня. Я пришлю еще. Я пришлю котенка, если смогу. Съешь его — не меня. Хотя я смирилась, я стоик, я исполнена фатализма. Я знаю, что умру в твоих сильных руках...

И так далее. Он разорвал пакет с крекерами. Шорох дождя об оконное стекло начал раздражать его больше, чем можно было бы рационально объяснить, и он это знал. Письмо Катрины разъедало, как ржавчина или кислота. Иначе не скажешь. Чертово письмо разъедает его. Нужно...

В дверь постучали.

С минуту он неподвижно смотрел на дверь, настолько поглощенный мыслями о Катрине, что это походило на пробуждение ото сна...

...нет, безумного кошмара.

В дверь снова постучали.

С усилием оторвавшись от навязчивых мыслей, он открыл дверь.

На пороге стояла Электра с переброшенной через руку стопкой полотенец.

— Извините, что вас потревожила. — Она тепло улыбнулась. — Я просто принесла еще полотенец.

— О, большое спасибо. — Он неловко взял полотенца, все еще держа упаковку крекеров в одной руке и недоеденное печенье в другой.

— Дорога сюда подстегнула ваш аппетит. — С жизнерадостной улыбкой она смахнула со лба прядь иссиня-черных волос.

— Пожалуй, да.

Должен ли он как вежливый человек пригласить ее войти или это будет неверно воспринято, засомневался он, почувствовав себя неуклюжим и неловким. Стоять и разговаривать с хозяйкой через порог казалось невежливым.

— Кажется, я упомянула, что, если вам понадобится, у нас есть услуги прачечной. А поскольку у нас нет кабельного телевидения, мы также можем предоставить вам видеоплейер с подневной оплатой.

— Я надеялся обойтись без телевизора пару дней, — улыбнулся он в ответ, тут же засомневавшись, не слишком ли напыщенно это прозвучало. — Воспользоваться преимуществами сельской жизни, восстановить форму. Я превращаюсь в диванное существо у телевизора.

— М-м-м... На мой взгляд, вы вполне в форме, доктор Леппингтон.

— Э... Дэвид... пожалуйста. Просто Дэвид.

— О'кей, Дэвид. — Она улыбнулась, явно собираясь уходить. — Кстати, едва не забыла. Как насчет обеда сегодня вечером? Нет, не в качестве постояльца, а в качестве моего личного гостя?

— Э... спасибо. У меня не было особых планов. — Он почувствовал, как в голос его начинает закрадываться заикание, и задумался, а не покраснел ли он. Эта женщина даром времени не теряет.

— Будет всего три человека. Вы, я и еще один из моих долговременных постояльцев.

Он помедлил. Не хотелось обижать ее, но...

— К нам нечасто доходят новости из большого мира. — Она снова озарила его той же жизнерадостной улыбкой. — Предыдущий гость поразил нас за обедом рассказом о том, что человек только что ступил на Луну.

Он улыбнулся, приятно удивленный.

— С удовольствием, Электра.

— Постарайся найти дорогу в гостиную на предпиршественный аперитив — за счет заведения, разумеется. Ты у нас заезжая знаменитость. Чао.

Одарив его еще одной жизнерадостной улыбкой, она величественно удалилась.

Закрывая дверь, Дэвид не удержался и спросил себя, не будет ли еще одного стука в его дверь позже — ночью. Он представил как Электра стоит в лунном свете у него на пороге. Если дойдет до решающего момента, какова будет его реакция?

Было четыре часа дня.

2

В половине шестого Бернис ступила под горячий душ в ванной своего номера. Ей нравилось покалывание острых как игла горячих струй о кожу. Дневные часы она провела в обществе Дженни и Энджи за упаковкой пиявок перед рассылкой в больницы. Настроение в упаковочной было беззаботным. Большую часть времени троица хохотала над пикантными сплетнями с гарниром из реминисценций не то Дженни, не то Энджи о неудачных попытках ее бывшего мужа держать гостиницу а-ля приют Дракулы в Уитби.

Бернис расспрашивали, не знает ли она каких-нибудь страшных тайн Электры Чарнвуд и не предается ли хозяйка гостиницы каким непристойным делам с заезжими коммивояжерами.

— Разумеется, — отозвалась Бернис и захихикала, обращаясь к контейнерам для пиявок, которые готовила к прибытию вечернего курьера.