Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана Страница 20

Его тело нашли там, куда швырнул его гигант, в отвратительном состоянии: голова кишела червями, на ногах пристроились чайки. Голени, открытые задравшимися штанинами, были исклеваны до костей. Когда его поднимали из ямы, из ушей сыпались жучки и маленькие пауки.

В отеле тоже царила взбудораженная атмосфера Сержант Гиссинг нашел в баре приятного и внимательного собеседника — Рона Милтона, оказавшегося, ко всему прочему, его земляком. Сержант беседовал с ним за виски с содовой.

— Я двадцать лет служу в полиции, — повторял распалившийся Гиссинг. — Ничего подобного не видел.

Вряд ли он говорил правду. Он видел немало ужасного. Взять хотя бы ту шлюху — вернее, клочки ее расчлененного тела, обнаруженные в кейсе. И наркомана, ежедневно носившего этот кейс в Лондонский зоопарк, чтобы гипнотизировать им полярного медведя. Наркоман утопился в бассейне зоопарка, когда стало ясно, что попытки тщетны. Разве не страшно было Стенли Гиссингу смотреть в его пустые мертвые глаза? Да, он повидал немало…

— Это чудовищно, — говорил он собеседнику. — Меня чуть наизнанку не вывернуло.

Рон слушал полицейского и не знал, зачем беседует с ним. Наверное, чтобы убить время. Впрочем, нет: в молодости Рон был радикалом и относился к блюстителям порядка, мягко выражаясь, не слишком хорошо. Теперь он чувствовал извращенное наслаждение от того, что один из полицейских раскрывал ему душу.

— Он просто долбаный псих, — говорил Гиссинг. — Поймать такого поганца не стоит труда. Он не контролирует свои действия, не заметает следы. Ему даже наплевать на то, живы они или нет. Он явно на грани самоубийства, этот придурок, разорвавший семилетнюю девочку в клочья. Видали мы таких.

— Правда?

— Еще бы. Рыдают, как дети, а сами заляпаны кровью, словно вернулись со скотобойни. Ревут в три ручья. Истерики, как нервные леди.

— Ну тогда вы его поймаете.

— Это проще, чем сделать вот так. — Гиссинг щелкнул пальцами. — Будьте уверены.

Гиссинг остановил взгляд на циферблате своих часов. Потом на пустом стакане.

Рон не предлагал ему выпить.

— Ну, ладно, — произнес тогда Гиссинг. — Мне пора возвращаться в город. Разрешите откланяться.

Он зашагал к выходу, оставив Рона расплачиваться за выпивку.

Голый Мозг наблюдал за его машиной, ползущей по северной дороге с маячком на крыше. Шум мотора насторожил монстра, когда он перешагивал через небольшие холмы неподалеку от фермы Николсона. Мозг был взволнован звуком, что издавал этот небольшой предмет: он рычал и кашлял так, как не делал ни один известный ему хищник. Но больше всего Мозг поразило то, что зверь укрощен человеком. Если он хочет отвоевать у людей свое королевство, то почему бы потом не подчинить себе самого послушного из этих зверей? Получится ли? Надо попробовать. Отогнав страх, Голый Мозг приготовился к сражению.

Он выпустил клыки.

Стенли сидел на заднем кресле автомобиля. Он почти заснул. Ему грезились маленькие девочки. Очаровательные нимфетки расправляли чулки на ногах, раздевались. Они собирались ложиться спать. Он сторожил их. Он следил за их движениями, он бросал взгляды на плотно обтягивающие их бедра штанишки. Этот сон часто посещал его. Стенли никому и никогда о нем не рассказывал, даже когда был пьян. И не потому, что стыдился — многие его коллеги рассказывали и о куда более опасных развлечениях и переживаниях. Но Стенли считал этот сон очень личным, предназначенным для него одного, доступным лишь ему. Сон был его тайной.

А на переднем сиденье молодой шофер, проработавший в полиции всего полгода, смотрел в зеркальце и ждал, когда сержант Гиссинг уснет. Когда он убедился в этом, он протянул руку к приборной панели и рискнул включить радио: не терпелось узнать счет крокетного матча. Австралия опять проиграла, и нет повода устраивать ночные гонки.

«Ах, вот чем бы мне заняться, — думал он. — Надо бросать эту работу ко всем чертям».

Водитель и полицейский, занятые своими мыслями и мечтами, не заметили, что машину преследует страшное чудовище. Голый Мозг бесшумными огромными шагами подошел к ревущему зверю, пробиравшемуся сквозь ветер по темной дороге. Мозг не торопился перейти в наступление.

Наконец ярость чудовища достигла предела. Голый Мозг издал громкий злобный рык. Под ногой вместо полевой травы оказалось асфальтированное шоссе.

Шофер рванул руль, чтобы сбросить с крыши увесистую тушу монстра, впившегося зубами в сигнальную лампу.

Машина завиляла по мокрой дороге, левое крыло царапали ветви кустов, бивших в лобовое стекло. Стенли увидел во сне, как девочка отпустила чулок, и он пополз по ноге вниз, достигнув пола как раз в тот момент, когда автомобиль завершил свое трясущееся движение и врезался в железные ворота Гиссинга выбросило на переднее сиденье, едва не задохнувшегося, но не раненого. Водителя швырнуло через руль прямо в стекло — его нога тряслась у самого лица Гиссинга. Потом нога замерла.

Мозг понял, что победил, и соскочил с покоренного зверя на дорогу. Но неизвестное существо все еще отпугивало его: помятый бок скрипел, внутренности едва слышно шуршали, на смятой в лепешку морде горели глаза. Однако враг был мертв.

Голый Мозг выждал несколько мгновений, прежде чем подойти поближе и понюхать его разбитое тело. Аромат разливался так сладко, что задрожали ноздри. Вот что так благоухает — кровь железного зверя, вытекающая из разодранного живота. Голый Мозг почувствовал уверенность.

Там, внутри, был кто-то живой. От него не пахло мясом ребенка, что было бы лучше всего. От него пахло мужским мясом. У него были круглые бешеные глаза и маленький рот, который он раскрывал, как рыба. Мозг пнул железного зверя ногой — тот не реагировал. Тогда он выдернул кусок из его бока. Можно вытащить изнутри дрожащего укротителя. Как это жалкое создание с трясущимися слюнявыми губками сумело обрести власть над таким мощным зверем? Голый Мозг засмеялся и, вытащив неудачного наездника за ноги одной рукой, поднял его над землей. Вниз головой. Очень высоко. Он подождал, пока крики жертвы стихли, и просунул ручищу туда, где соединялись трясущиеся ноги. Чудовище нащупало то, что отличало мужчину от женщины. Оно оказалось небольшим и еще съежилось от страха. Гиссинг выкрикивал что-то невнятное, какой-то вздор. Его вряд ли кто-то мог понять, а тем более — Голый Мозг, для которого имел смысл лишь один звук: высокий и громкий визг жертвы, всегда следующий за кастрацией. Сделав свое дело, Мозг бросил Гиссинга на землю рядом с машиной.

В разбитом двигателе разгорался огонь. Голый Мозг знал этот запах и не боялся этого жара Напротив, он почтительно и уважительно относился к огню. С его помощью Мозг не раз уничтожал своих врагов — сжигал заживо в собственных постелях.