Челси Ярбро - Тьма над Лиосаном Страница 20

Сент-Герман мысленным взглядом окинул сонм дичайших обычаев, с какими ему приходилось сталкиваться в своей долгой жизни, и нашел в них немало сравнимого с тем, о чем шел разговор, а потому новый вопрос его прозвучал почти безучастно:

— Скажите мне, если бы свиноматка не сожрала поросят, или если бы лодка не села на мель, с преступницей обошлись бы иначе?

— Нет, — с мрачным видом ответила Ранегунда. — Просто мы не пытались бы ничего изменить. Но приметы насторожили нас, и под подушку Изельды мы стали подкладывать руту и сухую полынь, а сама она простаивала по три часа в день на коленях, в молитвах. Брат Эрхбог сек ее розгами, чтобы изгнать бесов, но все эти меры мало на что повлияли.

— Понимаю, — кивнул Сент-Герман, глядя сквозь дверь на унылое, тусклое небо. — Приближается новая буря, — сказал он, помолчав.

— Согласно приметам, — откликнулась Ранегунда, постепенно успокаиваясь и отходя от тяжелого разговора. — Вскоре пойдет первый снег, но не завтра. Через неделю, не раньше.

— Похоже, — сказал Сент-Герман.

— Вижу, вы поправляетесь.

Она помолчала, сверля его взглядом, затем резко отвернулась, натянула на голову капюшон и шагнула под дождь.

Сент-Герман, наблюдая, как она удаляется, ощутил прилив неожиданной горечи. Почему ему взбрело в голову, что глоток ее крови установил между ними какую-то связь? Он поморщился и уже собирался уйти, как вдруг обнаружил, что на него кто-то смотрит. Это была Пентакоста, стоявшая на ступенях над ним и державшая в руке клочок пряжи.

— Иноземец, — сказала красавица с придыханием. — Иноземец, взгляни на меня.

Он промолчал, но слегка передвинулся в тень.

— Она не дает нам узнать друг друга получше. — Пентакоста позволила клочку пряжи выскользнуть из ее пальцев и улыбнулась. — Это можно переменить.

Сент-Герман не сделал попытки поймать золотистый клочок и не промолвил ни слова, но, когда Пентакоста повернулась, чтобы возвратиться в прядильню, чуть наклонился и сузил глаза. Грубую пряжу, лежащую у его ног, сплошь покрывали мелкие узелки, напоминавшие почки на голой весенней ветке. Прутик боярышника, привязанный к ней, был вымазан чем-то желтым. В краю, где любое явление рассматривалось как предзнаменование или примета, это явно должно было что-нибудь означать.

В шестиугольном складском помещении хранились остатки оборудования, последний раз применявшегося при возведении крепости — более полувека назад. Какое-то время тут был арсенал, но потом он перекочевал в бревенчатое строение за кузней, и склад с той поры никого не интересовал. В нем в одну огромную груду были свалены и свитые в бухты канаты, и многопудовые противовесы, и грубой конструкции тали, и длинные, с изношенными полозьями волокуши. В последнее время Сент-Герман частенько наведывался сюда и уже испытывал к этим громоздким вещам нечто вроде приязни. У него были виды на заброшенный склад: он рассчитывал использовать помещение для своих нужд, заручившись согласием Ранегунды. Если та позволит ему здесь обосноваться, жизнь станет достаточно сносной. У него будет хотя бы занятие на те долгие месяцы волокиты, без какой не проходят любые переговоры о выкупе. Конечно, хотелось бы их максимально ускорить. Но как?

«По крайней мере, — сказал он себе, глядя на заплесневелые стены, — у тебя есть земля родины. Пускай изрядно подмокшая, но способная поддержать твои силы с куда большим проком, чем кровь поросят».

К закату охрана нижних этажей башни успела смениться дважды, и Карагерн, последний из караульных, проклинал свою участь. Новый пост, который он должен был занять, сильно ему не нравился, и Сент-Герман даже через толстую дверь слышал его причитания:

— Я не имею ничего против караульной службы, герефа, я просто не хочу там торчать.

— Тебе отдан приказ, — отозвалась Ранегунда голосом, пробудившим в каменных помещениях эхо.

— Прикажи Ульфриду, или Эварту, или кому-то еще, — не сдавался Карагерн. — Им все равно, где находиться, мне — нет. — В голос его вплелись визгливые нотки. — Это вообще не дело — следить за морем, и особенно по ночам. Там подчас происходят вещи, о каких людям лучше не знать.

— Таков мой приказ. Он действителен до середины зимы. Пока не сменится караульное расписание. — Ранегунда была непреклонна. — Если откажешься нести службу, ступай за ворота. К утру ты доберешься до монастыря Святого Креста или — день на третий — до Лаберика.

— Вороний бог! — выбранился Карагерн. — Только подумай, что ты мне предлагаешь! Да меня через десять лье не будет в живых!

— Я всего лишь велю тебе приглядеть за огнем, указывающим путь кораблям, — ответила Ранегунда. — Король желает, чтобы свет на башне не гас. Мы обязаны повиноваться. Ничего не поделаешь, это наш долг.

— Долг? — взвизгнул юноша. — Ты так говоришь, потому что мало что знаешь!

— Ошибаешься, — возразила ему Ранегунда. — Тут нечего знать. Ты и Уолдрих просто боитесь. Боитесь, что этот огонь привлечет к берегу призраков утонувших. Я тоже слышала подобные бредни, но не стану из-за такой ерунды навлекать на нас гнев короля.

— А навлекать на нас демонов лучше? — взъярился Карагерн. — Ты сходишь с ума! И нас заставляешь! Ты сама уже стала как демон!

За дверью воцарилось молчание. Потом Ранегунда ровным тоном сказала:

— Или ты сейчас же поднимешься наверх, или ступай паковать свои вещи.

— Свинья! — крикнул юноша, и Сент-Герман решил, что настало время вмешаться.

— Какие-то затруднения? — осведомился он, толкая дверь и переступая через высокий порог.

Ранегунда перевела жесткий взгляд на него.

— Откуда вы тут взялись?

— Ищу помещение для занятий, с вашего позволения, — прозвучало в ответ. Сент-Герман взглянул на Карагерна и спокойно добавил: — Если вам нужен кто-то, чтобы приглядывать за огнем, я могу взяться за это.

Карагерн резко повернулся к нему, правильные черты лица его исказились и сделались неестественно жуткими в колеблющемся свете масляной лампы, зажатой в его руке.

— Ты! — задыхаясь, выкрикнул он. — Ты опять тут как тут! И, как всегда, в надежном убежище, вместо того чтобы покоиться под волнами. Ты должен был утонуть, но тебя выманил на берег свет. Не думай, что это для кого-нибудь тайна. Ты хуже, чем призрак, ты отмечен нечистым! Все это видят, но боятся сказать. С тех пор как тебя обнаружили, у нас ничего тут не ладится. И скот, и люди встревожены! А ты еще заявляешь, что хочешь присматривать за огнем! Зачем? Чтобы дать знак морским чудищам, что дорога свободна? Чтобы они напали на нас, когда мы будем спать? — Глаза юноши дико блеснули. Он вскинул голову и, трясясь от негодования, воззрился на чужака. Потом взволнованно зашептал: — А может, тут что-то другое? Может, мы все ошибаемся, считая тебя порождением моря? Возможно, ты никогда там и не был, а лишь притворился мореплавателем, потерпевшим кораблекрушение, чтобы пробраться к нам в Лиосан? Ведь я прав, не так ли? Ты выждешь, когда мы расслабимся, и дашь о том знать своим дружкам из лесов. Чтобы те зарезали нас, как ягнят, или продали в рабство датчанам, а эту крепость превратили в разбойный притон. — Карагерн умолк на мгновение, потом, скрипнув зубами, еще тише проговорил: — Вот, значит, каков твой истинный план. Вот почему нас осаждают совы, а к берегу прибивает мертвых тюленей.