Олег Бондарь - Призрачно всё Страница 21

Вспомнила старуха, когда по парням бегала. Великий знаток окружающего мира и моей роли в круговороте вещей. Не Владу говорить о том, каким я был, каким стал или какой я есть. Сколько мы не виделись? За это время не то, что характер, мир перевернуться может.

— Мне Наталка отзывалась о тебе, как о положительном парне и почти трезвеннике. Женщины в таких вещах редко ошибаются, — словно угадав, о чем я подумал, а возможно и угадывать не нужно было, все наверняка явно отразилось на моем лице. Так само, как и сейчас, когда меня передернуло от упоминания имени Наталки.

— Так с ней давно знаком? Ты уж колись, дружок. И не надо лапшу вешать, я видел фотки, где ты с ней в обнимку.

Злость и ревность выплеснулись наружу. Но мне необходимо было услышать ответ: страшный, немилосердный, возможно убийственный для меня. Мне нужна была горькая правда. Именно — горькая, потому что иной в данной ситуации быть не могло.

— Я вижу, ты совсем с катушек слетел.

Вместо того чтобы испугаться моей враждебности, Влад едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Я видел, как он пытается быть деликатным, не проявлять веселья и превосходства слишком явно, но этим он лишь подливал масла в огонь моего праведного негодования.

— Успокойся, все не так страшно, как тебе кажется. Я сейчас все объясню, ты успокоишься, и мы потом все вместе посмеемся.

Он говорил со мной, словно заботливая нянечка с глупым малышом, которому нужно объяснять и разжевывать прописные истины.

Я понимал, что не имею права на ревность. Наталка мне ничего не обещала, а проведенная вместе ночь, как говорится, не повод для знакомства. Не было ни признаний в любви, ни клятв верности и прочего подобного бреда. И есть ли смысл психовать, ломать мебель, закатывать истерики? Все это смешно и никому не нужно. Но, вопреки доводам разума, не мог совладать с эмоциями. Они не подчинялись, вырывались наружу, делая меня смешным и ничтожным.

— Славик, братан, да расслабься, ты… — Влад перестал ухмыляться, — Ну, подумаешь, разыграли тебя. Думали, так интересней будет…

Интересней… Ну и словечко. Им, конечно, интересно, наверное меня за последнего лоха держать. Им плевать на мои мысли, на мои чувства. В первую очередь, конечно, чувства, ибо мысли если появлялись, то — сумбурные бессвязные, не несущие никакой смысловой нагрузки, как им положено по долгу службы.

— Влад, — моих внутренних усилий едва хватало на то, чтобы связать несколько слов воедино. — Влад, ты давно с ней знаком?

— С Натахой? Да всю жизнь. С младшего горшкового возраста. — Он даже наклонился, чтобы показать ладонью высоту от пола, с какой они были знакомы.

— Влад, я не о том. Вы давно с ней с любовники?

— Что?

Мне показалось, или изумление Влада было настоящим, не наигранным? Похоже, что так. Не только голос, но и лицо его стало растерянным.

— Славик, ты какой колокольни свалился? Тебе что Натка ничего не рассказывала?

— Только не говори, что она твоя бывшая жена, с которой вы полюбовно расстались и теперь встречаетесь, как друзья…

— Бред! Большей чепухи мне в жизни слышать не приходилось… — Влад приуныл, его плечи опустились, он как-то сразу потерял бывшую уверенность в себе. — Славик, — встрепенулся внезапно, — да ты никак влюбился?

Бегемотина толстокожая! До него только дошло. Это ж, какую палату ума иметь надо, чтобы прийти к такому оригинальному выводу после всего, что мы друг другу наговорили. Если бы я умел, испепелил бы его взглядом, но он, кажется, и так все понял, едва взглянул на меня.

— Знаешь, не люблю доказывать, что я не паровоз, тем более, что слова в таком состоянии ты воспринимать не способен.

— Почему же, я адекватен и вполне себя контролирую.

Чтобы мой голос казался спокойным, мне пришлось задействовать все свои внутренние силы. Я боялся, что у меня начнется истерика.

— Ладно…

Влад поднялся с кресла, движения его были медленными, усталыми.

— Подожди немножко, я сейчас вернусь.

Зачем возвращаться? Все и так понятно, лишние слова — всего лишь лишнее сотрясение воздуха. Меня сейчас беспокоило лишь одно: каким образом выбраться из забытого Богом уголка, чтобы вернуться к привычной жизненной суете, которая, возможно не сразу, но поможет зарубцеваться душевным ранам. Просить Влада, чтобы отвез на станцию, не хотелось. Пешком на ночь глядя — еще большее безумство, чем все мои переживания со страданиями вместе взятые. Дожидаться утра — мучительно и неприятно.

Зажужжал, а потом и пропел мелодию мобильник. Отвечать на звонок не хотелось, но я все же протянул руку, посмотрел на дисплей. Звонила Наталка. Я решительно нажал на кнопку сбоя, а затем и вовсе вырубил аппарат. Нам больше не о чем было говорить. Прошла любовь…

Прошла ли? На душе по-прежнему было больно, неуютно, тоскливо.

Чтобы не поддаваться хандре, не бередить собственные раны, я схватил со столика забытую Владом флягу и от души хлебнул из нее.

Влад вернулся. И вернулся быстро. Я еще не успел принять окончательное решение, как дверь отворилась, и в проеме возникла его громадная фигура. В руке он держал толстый фолиант, в массивной толи кожаной, толи дерматиновой обложке.

— Вот смотри, — он, как и раньше, умостился в кресле, покосился на фляжку, которую я не удосужился закрыть, но ничего по этому поводу не сказал. Развернул фолиант, точнее, фотоальбом, и я увидел пожелтевшие черно-белые снимки.

— Влад, — запротестовал я, — сейчас не время обсуждать родословную. Скажи лучше, как из вашей глуши до вокзала добраться.

— Самое время, Славик, — как-то уж очень ласково и покладисто молвил он. — Самое время, ибо в недрах этого альбома, может и не за семью печатями, сокрыта заветная, тайна, которая не дает тебе покоя. Я мог бы все и так объяснить, но ты не хочешь слушать. Так что смотри и думай. Если увиденное не убедит, я с утра отвезу тебя в город, дабы не нервировать своим присутствием.

Без всякого желания, я посмотрел на снимок. Крохотная малышка в колготках не по размеру, вязаной кофточке и смешном чепчике на голове. За ее спиной мальчик, почти юноша, мордатенький, крупный. В нем я сразу узнал Влада.

— Ну и… — спросил, хотя тень догадки уже зародилась в глубинах подсознания.

— А то… — передразнил меня Влад. — Это я, а это — Натаха. Она мне сестра. Родная! — добавил с нажимом.

Свет померк перед глазами. Я не знал, как реагировать: прыгать от счастья или тут же на месте сгореть со стыда. Вместо этого, почувствовал странную слабость: ни радости, ни огорчения. Слишком много растрачено эмоций, чтобы я мог как-то реагировать.

— И ты молчал?

— Откуда же я знал? Думал, если ты с Наткой так близко сошелся, она все сама рассказала. Вот еще партизанка на мою голову…