Дин Кунц - До рая подать рукой Страница 22

Сквозь стиснутые зубы она прошипела: «Ведьмина сучка, колдовское семя, ты меня не испугаешь!»

Не отрывая глаз от напрягшейся, словно изготовившейся к прыжку Синсемиллы, Микки поднялась с колен и продолжала пятиться к забору, не решаясь повернуться спиной к соседке, приехавшей в трейлерный городок прямиком из ада.

Вороватое облако заграбастало монету-луну. Но в последних остатках дня, догоравших на западном горизонте, Микки успела разглядеть фамильное сходство этой безумной женщины и Лайлани, не оставляющее сомнений в том, что они – мать и дочь.

Когда под ногами затрещали хрупкие штакетины, она поняла, что нашла пролом в заборе. Хотела посмотреть вниз, опасаясь зацепиться ногой за одну из них, но не решилась оторвать глаз от непредсказуемой соседки.

А ярость в Синсемилле, похоже, потухла так же внезапно, как разгорелась. Она поправила на плечах широкие бретельки длинной, до пола, комбинации, обеими руками подняла широкий подол и потрясла его, словно сбрасывая пыль и кусочки сухой травы. Выгнув спину, закинув голову, разведя руки, женщина сладко потянулась, словно пробудилась после очень приятного сна.

Рассудив, что уже отошла на безопасное расстояние, где-то в десяти футах от забора, Микки остановилась, глядя на мать Лайлани, зачарованная ее необычным поведением.

– Микки, дорогая, – позвала тетя Джен, выглянув из двери, – мы ставим десерт на стол, так что не задерживайся, – и скрылась в кухне.

Раскаявшись в совершенном преступлении, облако отпустило украденную луну, и Синсемилла вскинула тонкие руки к небу, словно лунный свет наполнял ее счастьем. Подставив лицо серебряным лучам, она медленно повернулась, потом бочком двинулась по кругу. А вскоре уже танцевала, легко и непринужденно кружилась в медленном вальсе, под музыку, которую слышала только она, с лицом, запрокинутым к луне, словно последняя была принцем, сжимающим ее в своих объятиях.

С соседнего участка донесся смех. Не безумный, как могла бы ожидать Микки, нет, девичий, нежный и мелодичный, даже застенчивый.

Через минуту смех затих, а с ним окончился и тур вальса. Женщина позволила невидимому партнеру проводить ее до лесенки к двери на кухню, села на бетонную ступеньку, зашуршав расшитым подолом, школьница из другого века, вернувшаяся к одному из стульев, расставленных вокруг танцпола.

Не замечая Микки, Синсемилла сидела, упершись локтями в колени, обхватив подбородок ладонями, уставившись в звездное небо. Юная девушка, мечтающая о романтике любви и потрясенная бесконечностью Вселенной.

Потом ее пальцы прошлись по лицу. Голова упала. Потекли слезы, сопровождаемые всхлипываниями, такими тихими, что до Микки они долетали голосом настоящего призрака: едва слышным криком души, попавшей в ловушку пустоты между поверхностными мембранами этого и последующего миров.

Ухватившись за перила, Синсемилла с трудом встала со ступеньки, поднялась к двери, переступила порог, ушла к настенным часам и теням кухни.

Микки ладонями отряхнула колени, сбрасывая сухие соломинки, прилипшие к коже.

Августовская жара, словно бульон в котле каннибала, покрыла ее кожу тонкой пленкой пота, а тихая ночь и не пыталась своим дыханием охладить этот летний суп.

Правда, в мозгу у нее сработал внутренний термостат. Да так, что Микки задрожала от холода и даже подумала, что капельки пота на лбу превратились в бисеринки льда.

Лайлани не жить!

Микки отшвырнула эту ужасную мысль, едва она возникла в ее голове. Она тоже выросла в неблагополучной семье, без отца, с жестокой матерью, неспособной на любовь, подавлявшей психологически, избивавшей ее… однако выжила. Лайлани оказалась не в лучшей ситуации, но и не в худшей, чем Микки, просто в другой. Трудности закаляют тех, кто не гнется, не ломается, а Лайлани, в свои девять, определенно стала несгибаемой.

Тем не менее Микки ой как не хотелось возвращаться на кухню Дженевы, где ждала девочка. Если, рассказывая о Синсемилле, Лайлани ни на йоту не погрешила против истины, означало ли это, что ее отчим, доктор Дум, действительно убил одиннадцать человек?

Только вчера, в этом самом дворике, когда Микки жарилась на солнце, забавляясь разговором с опасным мутантом, как себя охарактеризовала Лайлани, девочка произнесла несколько, как теперь выяснялось, значимых фраз. Одна как раз всплыла в памяти. Девочка спросила, верит ли Микки в жизнь после смерти, а когда Микки обратилась к ней с тем же вопросом, ответила просто: «Мне лучше верить».

На тот момент ответ показался Микки странным, но и не особенно мрачным. И однако эти три слова несли большую нагрузку, чем товарные поезда, на которых Микки мечтала уехать, когда в другое время и в другом месте лежала без сна, прислушиваясь к ритмичному перестуку колес и свисткам локомотивов.

Здесь и теперь. Августовская ночь. Луна. Звезды и бесконечность. И никаких поездов для Лайлани, возможно, никаких и для Микки.

Ты веришь в жизнь после смерти?

Мне лучше верить.

Четыре пожилые женщины, четверо пожилых мужчин, тридцатилетняя мать двоих детей… шестилетний мальчик в инвалидном кресле…

И где брат девочки, Лукипела, о котором она говорила так загадочно? Может, он стал двенадцатой жертвой Престона Мэддока?

Ты веришь в жизнь после смерти?

Мне лучше верить.

– Святой Боже, – прошептала Микки. – Что же мне делать?

Глава 10

Восемнадцатиколесные трейлеры, груженные чем угодно, от уточных бобин до зимозиметров[22], рефрижераторы, набитые мороженым или мясом, сыром или замороженными обедами, прицепы с плоской платформой, на которой лежали бетонные трубы, строительная арматура, железнодорожные шпалы, прицепы для перевозки легковых автомобилей, трейлеры с перфорированными бортами для перевозки скота, бензовозы, цистерны с химическими продуктами – десятки огромных грузовиков с потушенными фарами, но включенными габаритными огнями и лампами на кабинах окружают бетонные островки автозаправок точно так же, как миллионы лет тому назад стегозавры и бронтозавры паслись в опасной близости от бездонных трясин, которые заглатывали их тысячами, сотнями тысяч. Рыча, урча, шипя, отдуваясь, каждый большой грузовик ждет встречи со шлангом, по которому в его чрево потечет болотный дистиллят возрастом в двести миллионов лет.

Так мальчик-сирота представляет себе современную теорию появления смолистых отложений вообще и нефтяных в частности. Так написано везде, от учебников до интернетовских сайтов. И хотя он полагает, что идея превращения динозавров в дизельное топливо достаточно глупа, чтобы первым ее выдвинул Даффи Дак[23] или другая звезда «Песенок с приветом»[24], он поглощен этим захватывающим зрелищем: огромное стадо грузовиков, ревущее, гудящее, воняющее, собравшееся посреди темной, молчаливой, практически лишенной запаха пустыни.