Владислав Выставной - Z – значит Зомби (сборник) Страница 22

– Верно, чтоб звонить. А не для того, чтоб ты ролики по тырнетам раскладывал.

Парамоша отвернулся, сочтя инцидент исчерпанным. Но мобилу не вернул, убрал в свой карман, от греха. Уточнил деловито:

– Обратно притопим? Или по-людски схороним, могилку выроем?

С властями Парамоша, отмотавший три года в колонии-поселении за злостное браконьерство, никаких дел иметь не желал категорически. Ни по какому поводу.

Но Свиридыч пока не принял решение.

– А не электрик ли это часом? – спросил он негромко, словно сам у себя. Затем скомандовал:

– Гляньте-ка, может, аккумулятор тут вместо груза?

Парамоша посмотрел на сына – тот стоял надувшийся и обиженный – не стал ни о чем просить, сам нагнулся к другой зеленой груде, размером поменьше, именно к ней тянулся от шеи трупа не то провод, не то веревка. Может, и в самом деле там аккумулятор…

Дело в том, что электрик на реке или озере – это не тот мирный дядька с жэковскими корочками, что по квартирам ходит и проводку починяет. На водоемах электриками зовут хапуг с электроудочками. Снасть весьма уловистая и беспощадная: мальков и мелочь рыбную убивает подчистую, а крупняк, если на периферии электроудара окажется, – уйдет, уцелеет, но навсегда способность размножаться потеряет. В местах, где электрики хорошенько пошуровали и укатили, несколько лет рыбалка никакая. А им что? Свое взяли – и на другое место, потом на третье…

Хищничают в самых глухих углах либо ночами, поскольку рыбнадзор с электриками не церемонится. Не административное дело на них заводят, а сразу уголовное, – и в лучшем случае штраф громадный, на пару нулей побольше, чем за сетки или невод. При отягчающих – за решетку.

Но куда хуже для электрика встретиться на реке с браконьерами традиционными и притом местными. С теми, кто из поколения в поколение сетями тут промышляет. Если разжалобить их сумеет – все отберут, догола разденут и за борт – плыви, мол. А затем электроудочку врубают, чтобы на себе почувствовал, каково рыбе приходится… Приходится несладко: если сердцем слабый, так и утонуть может, а как там у выплывших с размножением – вопрос открытый. Ну а борзых и наглых – тоже за борт, но аккумулятор к шее привязав. И все, пропал без вести человек. Не вернулся с рыбалки, случается.

  Насчет электрика Свиридыч ломать голову не стал бы. Пускай тот и дальше рыбу кормит.

   Но Парамоша, покопавшись в зеленой груде, доложил:

   – Не аккумулятор… Кани стра… похоже, песком набитая…

   Версия не подтвердилась, а проблема осталась. И Свиридыч решил так: нормальных людей, не электриков, негоже в воду бросать, что живых, что мертвых… И неплохо, чтобы авторов этого непотребства словили те, кому положено, кому за это деньги платят. Помогать им, теряя время на показания и прочие формальности, резона нет. Но и мешать, вновь прятать концы в воду, незачем. Так что они уедут, а мертвец пусть остается на берегу. Сейчас, по ранью, место пустынное, а днем кто-нибудь на труп наткнется. Не сегодня, так завтра, – учитывая, сколько утопленник пролежал на дне, особой разницы нет.

   Озвучить свое решение Свиридыч не успел. Николка заорал, и каким-то не своим, тонким детским голосом, словно помолодел мгновенно лет на пяток:

   3. Не всякий, кто пришел на похороны в черном, носит траур

   (продолжение аудиозаписи)

   Питер вымершим и безлюдным выглядел, но все же на похороны Кобылы сотни три народу собралось, и затем помаленьку подтягивались. Всех мастей: и феминистки, и «радужные», и активисты от партий каких-то никому не известных, и прочая публика, которую хлебом не корми, лишь дай на митинг или шествие сходить, себя показать, на людей поглазеть. Родственники покойной на фоне всей тусовки как белые вороны смотрелись: ни флагов у них, ни баннеров, ни футболок с надписями…

   Хоть и похороны, а поработать пришлось. На кладбище заявились «цитрусовые». Причем прошли не через главный вход, там и ОМОН был, и пара автозаков. С другой стороны пришли, через боковой какой-то вход или служебный. Сплошь парни, все в черном, все, как в ориентировках пишут, «спортивного телосложения»… А вместо цветов-венков с собой дреколье притащили. Натуральные жердинки метра по полтора длиной, и толщины приличной, и с одного конца заостренные. Причем осиновые колья, не какие-нибуд ь еще.

   А чтобы никто с ольховыми или другими не спутал, – с боков затесаны и надпись маркером, крупными буквами: «ОСИНОВЫЙ КОЛ». Может, только Кобыле в свежую могилку вколотить собирались, а может, заодно и папашке ее, Мерину Лошаковичу, давно уже здесь, на Никольском, обосновавшемуся. Чтобы дважды не ездить.

   Но что бы они ни затевали – не выгорело. Мы ж не зря зарплату получаем, и нельзя сказать, что маленькую. Сработали жестко, но аккуратно, причем вдали от камер. И поехали дурачки со своими колышками в райотдел, на оформление. А мы остались…

   И я остался, хотя как раз срок моей пересменки подошел, и мог спокойно хоть в гостиницу, хоть к Люське. Но я договорился с Майком о подмене: мол, я сейчас драгоценное тельце постерегу, а он – после полуночи. Ему хорошо, и днем свободен, и часть ночной смены подрыхнуть можно, и мне: ну что мне сейчас делать у Люськи без Люськи?

   Это стало моей ошибкой… Очередно й, но не последней.

   А траурный митинг тем временем своим чередом шел – рядом с церквушкой, на свежем воздухе. Правда, о том, что он траурный, можно было только по черным лентам на венках догадаться. И с формальной точки зрения митингом он не был – похороны, дело частное и семейное, на митинги и шествия чоповцам со служебными стволами являться закон не велит. А так митинг как митинг, все те же песни о главном. Главный хит сезона: эпидемия как результат секретных экспериментов кровавой гэбни. Но аранжировки актуальные: совсем недавно власть ругали за то, что ничего не делает; теперь, после объявления РУБ, – за все, что делает…

   Рядом со мной Лариосик оказался. Коллега, но из местных, питерских. Мы с ним шапочно знакомы были, наши шефы вечно на одних и тех же мероприятиях отирались, а у него шеф – депутат питерского ЗакСа, из оппозиционных. И даже не просто депутат, а замглавы не то комитета, не то комиссии по какой-то хрени.

  Обычно Лариосик похохмить любил, всегда пара свежих анекдотов наготове. Причем юмор у него чернушный, как раз для кладбища. А тогда стоял с таким видом мрачным, словно Кобыла ему пару миллионов задолжала без расписки, под честное слово, да так и не отдала, копыта откинула.

   Но, похоже, и Кобыла, и ее похороны Лариосику абсолютно до лампочки были. Он все больше на тот мостик поглядывал через речку Монастырку, где вход на Никольское.