Людмила Романова - Таинственные и удивительные истории, произошедшие с жителями старой Москвы, рассказанные очевидцами и пересказанные их домочадцами Страница 23

– Да это мужичок все пиджак, пенджиком называл, вот и у меня теперь на языке это слово вертится, – ответил Леша.

– Хороший, – сказала тетя Поля, взяв в руки пиджак. Ну– ка, примерь, он тебе не маловат? – сказала она вопросительно. Ты там мерил его?

– Нет… – сказал Леша, и в душе у него немного стало тошно. И какое то предчувствие заскребло внутри. Он же не померил! А вдруг пиджак мал? Что тогда? Идти продавать, как этот мужичок? Позор!

Теперь он разглядел, что пиджак немного узковат в размерах. И была опасность, что его руки вряд ли влезут в рукава.

Леша стал надевать пиджак, осторожно, надеясь, что все пройдет благополучно. Он ужался, как мог, потому что руки застряли в рукаве на полпути. Но Леша изловчился, выдохнул из себя все, что было можно, и натянул пиджак на одну руку.

– Слава Богу! – подумал он. Влез! Тесновато, но может быть растянется, когда поношу? Или похудею немного…

Он протянул вторую руку во второй рукав, и уже повеселевший, хотел распрямиться и показаться народу во всем блеске, как что-то треснуло, и звук показался Леше очень громким, он просто прорезал воздух. Тра-а-ах…. И вторая рука прошла свой путь на много легче, чем первая, а вместе с ней, по той же траектории, но немного впереди проехал второй рукав. Леша опустил от растерянности руки, и рукав свалился на пол. Он лежал у его ног, и рваные черные нитки торчали из его краев. Одним словом пиджака уже не было. Подкладки там не было тоже… никогда. Были отдельные части.

– Пенджик! – захохотал брат. Шикарный пенджик! Прямо так на лекции и иди!

Он схватился за живот и стал красным от смеха. Глядя на него, засмеялись Коля и Сережа, которые тоже пришли сюда в гости. От смеха у них просто началась истерика! Они, глядя друг на друга, хохотали все больше и больше, так, что не могли никак остановиться.

Лицо у Леши вытянулось и стало таким несчастным– несчастным и красным.

– Пенджик! Мужик то был хитрый, это я дурак! – выдохнул он, и с горестным лицом сел на диван, на котором скорчившись от смеха сидел Эдик.

– Не переживай, Лешенька, ничего страшного! – сказала тетя Поля увидев то, что произошло. – Подумаешь, распоролся! Ткань, и правда, хорошая, просто пиджак не дошитый был, так это хорошо, распарывать не нужно. Я вот возьму и скомбинирую пиджак со старым Колиным. Вот и будет он снова целым. Через три дня будешь в красивом ходить! Они тебе еще позавидуют!

Нечего смеяться! Сами бы могли так обмануться, – сказала тетя Поля детям.

А это что у тебя еще? – спросила тетя Поля, глядя на кульки, и стараясь перевести все это в другое русло.

– Баранки, пряники и вот книжка, отец Иакинф Карпинский, – сказал Леша упадшим голосом.

– О, Карпинский, – сказала заинтересованно тетя Поля, это из нашей Черниговской родни. Он в восемнадцатом веке жил и много учебников для семинарий написал. Какая ценная книга!

Тетя Поля открыла книгу и пролистала страницы. И тут, как волшебная бабочка, из нее вылетела … Ассигнация!!! Она порхнула крылышками в воздухе и медленно, медленно опустилась на пол, как на цветок.

– Сто рублей! – удивилась тетя Поля, подняв бумажку.

Мальчики перестали смеяться и округлили глаза.

– Вот это да! Сто рублей!

– Сто рублей! – подумал Леша, и по коже его побежали мурашки, не то от удивления, не то от всего пережитого.

– Вот Лешенька, нет худа, без добра! Это примета такая. Если потерял что– то, не горюй, значит, что-то найдешь. Вот ты и нашел. Теперь мы тебе новый костюм купим! И еще ботинки! – обрадовалась тетя.

Теперь и Леше стало весело. И чай все пили уже с легкой душой. А всем кто приходил к чаю, рассказывали, как Леша пенджик покупал. Мужичок его обманул, а отец Иакинф его пожалел, и денежку подбросил!

После этого, ребята Лешу Пенджиком звали, когда пошутить хотели. А он не обижался. Ведь все кончилось хорошо. А слово это ему и самому нравилось. Смешное такое!

Прошло много лет. Леша выучился, стал профессором, и преподавал в Бауманском. Он был очень солидный и уважаемый человек. И об этом случае вспоминал уже без сожаленья, и сам смеялся над своей наивностью. Все плохое забывается. Жалко юность уже не вернешь, а не плохо бы, даже если снова на барахолке обманут! Жизнь! С кем не бывает!

Ложка Крузенштерна

Это была уже не молодая женщина. Сколько же ей было тогда? Если в 1918-году ей было восемнадцать! Все просто! В 1963 ей было шестьдесят три года. А мне было четырнадцать, я училась в школе, и жила со своими родителями в подмосковном поселке, который, все по-свойски, называли Володарка, в коммунальной квартире из трех семей, на втором этаже двухэтажного дома. Ольга Константиновна жила на первом этаже этого же дома, и была нашей соседкой.

Тогда еще долго было до 2000 года, когда я уже стала взрослой женщиной, и умерли мои мама и папа, а поселок и этот самый дом стали чужими, потому что в нем теперь жили другие люди. На окошках висели чужие занавески. И никого из тех соседей и друзей, которые делали этот дом, домом моего детства, уже здесь не было! Очень редко, когда мне приходится быть в тех местах, сердце щемит тоска, при взгляде на наш дом, на наши окна и на тропинку, которая вела меня домой из школы. Я вспоминаю те времена, и весну, и наши распахнутые окна с букетом черемухи или сирени, я прислушиваюсь, и мне так хочется услышать звуки знакомой пластинки, и вместе с музыкой попасть в те далекие дни. Маленькое существо, по имени Ностальгия ворочается в душе, и там становится тоскливо, тоскливо. Потому что не выглянет из окна мама, и не улыбнется мне папа, помахав рукой в том же окошке. Они уже далеко, далеко…

1

Для Ольги Константиновны, такие чувства были завсегдатаями ее души уже и тогда. Ведь она была из «бывших»! Ее прадедом был сам великий мореплаватель Иван Федорович Крузенштерн.

Ольга Константиновна была замужем за огромным мужчиной, ростом метра в два, дядей Митей. В восемнадцатом году, когда улицы Москвы кипели в тех революционных буднях, и по городу расхаживали большевики, патрули и колонны солдат, Ольга Константиновна, всей своей молодой и восторженной душой принимала революцию. Она стояла в белой матроске, с голубыми полосками, и высоких ботинках, где– то около телеграфа, когда мимо нее прошел патруль с громадным красивым матросом. Ее лицо сразу осветилось улыбкой, хорошенькая ямочка появилась на щечке, и Олечка помахала этим великолепным революционерам своим букетом с ромашками. Это вышло у нее само – собой. Патруль остановился. И стеснительный великан, подошел к Олечке, узнать, не требуется ли ей, какая – ни будь помощь.

А потом Олечка вышла замуж за этого великана, Матрос и девушка из института Благородных девиц. Тогда ей было безразлично его происхождение. Новое время, вошло в нее любовью, и восторгом перемен, и Митя в глазах Олечки был былинный герой.