Лана Синявская - Фиалки для ведьмы Страница 24

– Да хоть бриллианты, – пробормотала старушка, все еще не решаясь взять деньги. Потом все же взяла и сказала с благодарностью: – Спасибо тебе, деточка, пожалела старуху, бог в помощь.

– Не за что, – смутилась Аня.

– За доброе сердце всегда благодарить надо, – наставительно произнесла та. Голос женщины неуловимо изменился, в нем появились властные оттенки, заискивающие нотки исчезли. Анна еще не успела ничего понять, а старуха сказала:

– Я в тебе не ошиблась.

И так она это сказала, что Анна поежилась. Только сейчас она заметила, что на улице резко похолодало и обнаженные ее руки покрылись гусиной кожей. Старуха же, похоже, не собиралась уходить, хотя и из тени выходить не спешила. Анна чувствовала, как цепкие глаза осматривают ее всю, не упуская ни единой детали. Ей хотелось уйти, но она почему-то медлила. Взгляд старухи остановился на руке Анны, в которой она сжимала свое приобретение. Но заинтересовала ее не сумочка, а сверкающий на пальце девушки перстень с крупным изумрудом, который она забыла повернуть камнем внутрь, как делала обычно, чтобы не привлекать чужого внимания.

– Кольцо Соломона нашло-таки себе хозяйку, – с непонятным удовлетворением произнесла старуха странную фразу.

– Соломона?

– Ты носишь на пальце один из четырех камней царя Соломона, подаренных ему богами, и не знаешь об этом? – в свою очередь удивилась женщина.

– Ну, как вам сказать… – замялась Анна, отводя взгляд в сторону. – Просто меня удивляет, что вы об этом знаете. Кстати, а откуда… Эй, вы где? Куда подевались?

Анна, раскрыв рот от удивления, оглядывала совершенно пустынную улицу, вертя во все стороны головой. Старушка как сквозь землю провалилась. За несколько секунд, пока Анна смотрела в другую сторону, бабулька попросту сбежала. Анна пожала плечами, подумав, что той, наверное, захотелось унести поскорее вырученное за сумочку богатство в безопасное место, пока неожиданная покупательница не передумала совершать сделку. Старушка, без сомнения, считала сумочку старым хламом. Анна покачала головой, засовывая покупку в свою вместительную сумку; мягкая сумочка заняла в ней совсем немного места, уютно расположившись на самом дне.

Анна, вспомнив наконец о цели своего визита, припустилась к входной двери в музей, но торопилась напрасно: он уже был закрыт, на двери висел огромный ржавый замок, а большие зарешеченные окна погрузились во тьму.

– Вот и делай после этого добрые дела, – проворчала Анна, понуро бредя по дорожке к выходу. Впрочем, она не слишком расстроилась. Музей она сможет посетить и завтра.

К утру Анна напрочь забыла про сумочку. В доме Нурии не было душа, и мыться пришлось на кухне, используя вместо джакузи обыкновенное цинковое корыто, обливаясь из ковша ледяной водой. Воду можно было и погреть, так как ледяная жидкость обжигала кожу, но Анна очень торопилась. К тому же она начала входить во вкус. Дома, например, она не пошла бы под ледяной душ даже под дулом пистолета, а здесь – пожалуйста!

После бодрящей процедуры Анна вновь превратилась в стройную женщину тридцати одного года от роду, еще не утратившую счастливой способности быстро восстанавливать силы.

В больнице, куда она позвонила, едва дождавшись восьми часов – начала работы регистратуры, – ей сообщили, что навестить Ника она сможет только вечером, так как малыш хотя и чувствует себя хорошо, но нуждается в особом наблюдении и покое. Немного разочарованная, она решила отвлечься. Посещение музея подходило для этих целей как нельзя лучше.

Нурия, не скрывая любопытства, терпеливо отвечала на многочисленные вопросы Анны, касающиеся местной достопримечательности. Иногда она, правда, задавала встречный вопрос, всегда один и тот же: «А на фига все это надо?» Анна и сама точно не знала, просто хотела поближе познакомиться с загадочным местом, надеясь, что после посещения у нее в голове хоть немного прояснится. Нурия советовала дождаться Лельку, которая благодаря дружбе с Керри, дочкой смотрителя, облазила музей вдоль и поперек и могла показать Ане самые скрытые участки экспозиции, раз уж на ту напала охота дышать музейной пылью. Но Анне не хотелось откладывать, и она отправилась одна.

Идти было не слишком далеко, музей находился в трех кварталах от дома Нурии, и Анна пошла пешком. К концу пути она пожалеет об этом. Несмотря на то, что она старалась выбирать тенистые дорожки, солнце палило вовсю, и густые кроны деревьев почти не спасали. Тем удивительнее и желаннее была прохлада маленького дворика перед входом в музей. Здесь было даже чересчур прохладно, и Анна сразу вспомнила, как накануне вечером ее пробрал озноб при разговоре со старушкой. Заодно она вспомнила и о том, что забыла похвастаться Нурие своей покупкой.

В музее не было посетителей. Точнее, там вообще никого не было, даже кассира. Анна потопталась возле двери, но скоро ей это надоело, и она осторожно переступила порог. Воздух стал еще холоднее, как будто она спустилась на самое дно ледника. Анна обхватила себя руками за плечи и медленно двинулась в глубь зала, усиленно тараща глаза, которые никак не желали привыкать к полумраку.

Окна в здании казались совершенно бесполезным архитектурным излишеством, так как света, который они пропускали внутрь, было явно недостаточно, искусственное освещение было весьма кстати. В некотором роде, конечно…

Анна еще не увидела ни одного персонажа выставки, а ее уже бросило в дрожь. Виной этому была тишина, царившая вокруг. И еще запах. Он был странным и отталкивающим, кроме сырости, она явственно различила запах старой, полуистлевшей материи и еще один, больше всего напоминающий запах давно не мытых волос – сочетание, далекое от приятного. Миновав нечто, напоминающее холл, она попала в зал со сводчатыми потолками, где окна в принципе отсутствовали и свет лился непонятно откуда. Но что это был за свет! Анну передернуло от этого зеленоватого освещения, больше всего напоминающего мутную воду в аквариуме. Сама себе она напомнила в этот момент маленькую глупую рыбку, заплывшую явно не туда, куда следовало. Этот непонятный свет почему-то искажал очертания предметов, делая их похожими на призрачное видение болезненного ночного кошмара. Стены, казалось, меняли свои очертания каждую секунду. Теоретически Анна, конечно, понимала, что весь этот впечатляющий эффект не более чем игра света и тени, но спокойнее почему-то от этого не становилось. Она порадовалась, что не очутилась здесь прошлой ночью. Даже сознание того, что за этими стенами яркое весеннее утро, не могло избавить ее от внезапно нахлынувшего страха, а ночью она бы и вовсе богу душу отдала, как небезызвестный гоголевский Хома Брут.