Александр Белогоров - Ученик чернокнижника Страница 24

– К сожалению, тебе придется умереть, – грустно, но в то же время как-то буднично произнес Афанасий Семенович. Таким тоном учитель может выражать сожаление, что приходится поставить двойку хорошему ученику.

Когда смысл этих страшных слов, столь не вяжущийся с их интонацией, дошел до Максима, тот не мог вымолвить ни слова. У него перехватило дыхание. Он только расширенными от ужаса глазами смотрел на старика, надеясь, что тот сейчас рассмеется и все обернется в глупую, неудачную шутку. Мальчик, как утопающий, хватался за соломинку. Но сосед сохранял полную серьезность. И это его спокойствие, наводившее на мысли об удаве, и было страшнее всего. Ни гнева, ни жестокости – одно лишь чувство выполняемого долга.

– Мне очень жаль, что так получилось. Просто ты мне идеально подходил. Но ты погибнешь не зря, – продолжал тем временем Афанасий Семенович, не меняя интонации. – Это великая жертва ради науки! Ты уподобишься тем подвижникам, которые проводили опыты с ртутью или с ураном, зная, насколько это опасно. – Теперь старик воодушевился, и в его голосе послышались патетические нотки. – А сейчас я открою тебе великую тайну! Ты должен знать, за что погибаешь! Ты должен принять смерть осознанно, как человек, а не как глупая скотина, которую ведут на бойню!

– Нет! Я не хочу умирать! – истошно завопил Максим, сбросив с себя оцепенение и выйдя из своего почти что гипнотического транса. – Афанасий Семенович! Скажите, что вы пошутили, скажите, что это неправда! Я еще слишком молод! Я… – Страстный монолог прервался, потому что старик закрыл Максиму рот своей сильной не по годам рукой.

– Тише! Шумом ты ничем себе не поможешь! – прошипел он все с тем же ледяным спокойствием. – Я просто заткну тебе рот кляпом. Лучше оставь себе возможность задавать вопросы. – Старик медленно и осторожно отпустил руку и, убедившись, что мальчик больше не кричит, продолжил, глубоко вздохнув: – Да, ты очень молод. Но в том-то и дело, что чем моложе жертвы, тем меньше их требуется.

– Но что станет с моими родителями! Они же с ума сойдут! – Максим заговорил шепотом, опасаясь, что сосед приведет в исполнение свою угрозу. Ему действительно стало смертельно жаль не только себя, но и маму с папой. Он живо представил себе их горе и чуть не заплакал от сочувствия. Но, кроме того, Максима не покидала мысль разжалобить старика.

– Да, это, конечно, проблема. – Афанасий Семенович опять вздохнул. – Но подходящего сироты найти не удалось. Ты принадлежишь к избранным. А что до родителей… Ведь ты не просто погибнешь, а пропадешь без вести. Тела нигде не найдут. Ты просто исчезнешь. А у них останется надежда на то, что сын жив. Все произойдет как с Мишей, о котором тебе рассказывал дедушка. А я сумею подбросить для родственников и милиции подходящую версию, а когда все уляжется, спокойно уеду.

– А что с моим дедушкой? – вспомнил Максим. Теперь он уже знал, что от старика можно ожидать всего, даже самого страшного, и боялся, что тот мог что-то сделать с его родными.

– С твоим дедушкой все в порядке, – махнул рукой Афанасий Семенович. – У него оказалась слишком хорошая память. Он мне чуть-чуть все не сорвал. Они с отцом и в тот раз меня едва не разоблачили. Я еле успел следы замести… Надо же, через столько лет… – Старик покачал головой. А Максим окончательно убедился в безумии соседа: похоже, тот решил, что он и есть тот самый аптекарь из дедушкиной юности. – Так вот, – продолжал тем временем старик. – Твой дедушка серьезно мешал мне, и я был вынужден… – Он замялся, подбирая подходящее слово. – Организовать его болезнь. – И торопливо, оправдываясь, добавил: – Но так, чтобы твой дед не умер. Ведь я легко мог бы его убить! Но мне не нужны лишние жертвы! Немножко гипноза, немножко яда, и все в порядке. – Афанасий Семенович гордо поднял голову так, что затряслась борода. Он явно кичился своей добротой.

– Так, значит, сейчас дедушка тоже болен? – спросил Максим, хоть слегка успокоившись. Выходит, у этого маньяка есть все-таки свои границы и хоть капля совести.

– Нет! – как-то беспечно ответил Афанасий Семенович. – Я поступил на этот раз гораздо изящнее. Твоих родителей, как, впрочем, и вообще почти всех людей, обмануть проще простого. – И он опять хрипло расхохотался. – Я вызвал их к дедушке ложной телеграммой, и до позднего вечера они не вернутся. Так что можешь не беспокоиться: нам они помешать не смогут.

Максим застонал от отчаяния и от боли. Значит, старый маньяк предусмотрел все. Папа с мамой помочь ему не успеют. Он лихорадочно пытался сообразить, за что можно зацепиться, но на поверхности воды не плавало ни одной соломинки. Мальчик не мог придумать, как можно пронять старика или хотя бы дать кому-то знать о своем бедственном положении. Кричать бесполезно: это только разозлит Афанасия Семеновича, а призыв о помощи ни до кого не дойдет. Ведь звукоизоляция здесь такая, что шумов улицы вообще не слышно. И дергаться нет смысла: это только усиливает боль, ничуть не ослабляя кожаных ремешков. Оставалось только надеяться на чудо. Если бы Максим был верующим, он бы сейчас молился, но, будучи атеистом, он только посылал мысленные призывы о помощи всем подряд: родителям, милиции, случайным прохожим…

– Тебе больно? – участливо осведомился Афанасий Семенович и в ответ на кивок назидательно сказал: – Нужно было выпить все до конца. Ты бы тогда не чувствовал боли и воспринимал бы происходящее не так трагически. Другие, не обманывавшие меня, воспринимали все легко и даже с воодушевлением. Как ты вначале. В следующий раз… – Тут старик, собиравшийся произнести что-то назидательное, осекся, поняв, что говорить о следующем разе с человеком, который вот-вот умрет, скажем так, неэтично.

– А нельзя мне выпить этого отвара сейчас? – спросил Максим убитым голосом. Уж очень донимала боль: и физическая, и моральная. Он внутренне готов был даже смириться с неизбежной гибелью, возможно, из-за того, что действие выпитого еще не до конца прекратилось, а всего лишь ослабло. Но ему хотелось, чтобы все, по крайней мере, произошло безболезненно.

– Нет, поздно! – решительно, хотя и как-то скорбно сказал старик. – Тогда ты отключишься, уснешь, а ты мне нужен в сознании. Иначе опыт может и не удаться.

– Афанасий Семенович, так что это за опыт? – в который раз переспросил Максим, теперь уже обреченно.

– Мне пятьсот лет, – неожиданно заявил старик после томительной паузы. Мальчик снова обреченно застонал. Теперь-то уже было на сто процентов ясно, что у соседа поехала крыша и он, Максим, находится в лапах маньяка. Но это давало и некоторую надежду: ведь могло же наступить просветление после приступа безумия. Да и сумасшедшего, как казалось мальчику, проще обмануть, запутать.