Энн Райс - Любовь и зло Страница 25

Его голос был насыщен обертонами, и казалось, он искренне верит в то, что говорит. Даже улыбка Малхии не была столь лучезарна. Или же мне просто показалось в ярком свете огней.

Мы угодили в настоящий поток пестро разодетых молодых людей и вместе с ним влились под громадную золоченую арку, ведущую то ли в просторный двор, то ли зал, я так и не сумел разглядеть. Вокруг теснились сотни людей.

На границах этого пространства возвышались часовыми вечнозеленые растения в обрамлении свечей, а прямо перед нами уходили вправо и влево роскошно накрытые столы, составленные в бесконечную линию.

Некоторые гости уже сидели за ними, включая и компанию в богатых платьях и накидках, и все лица были сосредоточены на обширном пространстве позади столов, где сновали слуги с винными мехами, подносами кубков и блюдами, на которых лежали, как мне показалось, позолоченные фрукты.

Высоко у нас над головами сходились деревянные раскрашенные арки, украшенные гирляндами цветов, и поддерживали бескрайний полог из переливающейся серебристой материи.

По периметру пиршественного зала потрескивали факелы. А на столах через каждые несколько футов стояли золотые и серебряные канделябры и золотые тарелки. Гости беседовали, сидя на подушках, уложенных на скамьи.

Незнакомец отвел меня в дальний правый угол зала, где уже сидели несколько человек, и мы тоже быстро уселись. Оказалось, меч на поясе сильно мешает. Лютню же я удобно устроил в ногах.

Гостей в зале все прибывало.

Наверное, их была уже добрая тысяча. Женщины повсеместно притягивали взгляды своими обнаженными плечами и едва прикрытыми грудями, прекрасными платьями благородных оттенков, нитками жемчуга и драгоценными камнями, вплетенными в сложные прически. Однако и молодые люди казались не менее интересными в своих ярких нарядах и с длинными густыми волосами. Их рукава с разрезами были украшены так же, как на женских платьях, и они носили одежду таких же ярких цветов. Мужчины красовались перед публикой даже более открыто, чем дамы, и всех объединял заразительный дух общего веселья.

Неожиданно явилась группка мальчиков в тонких туниках, подпоясанных ремнями, — явно наряженные по моде Древней Греции и Рима. Руки и ноги юношей были обнажены, на ногах золоченые сандалии, а на головах — венки из цветов и листьев. Щеки у них были заметно нарумянены, а глаза, по-видимому, подведены. Мальчики улыбались, смеялись, непринужденно болтали, наполняя кубки и разнося блюда со сладостями, как будто бы занимались этим делом всю свою недолгую еще жизнь.

Один из этих гибких юных Ганимедов наполнил и наши серебряные кубки из огромного меха, с которым он управлялся так ловко, словно проделывал это тысячу раз.

Вдалеке, справа от нас, заиграл небольшой ансамбль, и голоса гостей, мне показалось, сделались громче, словно взволнованные музыкой. Сама же музыка была невыразимо прелестна: мелодия развивалась, забираясь все выше, мелодия, которая казалась мне знакомой, хотя я все-таки ее не знал, которую исполняли скрипки, лютни и рожок. Конечно же, там были и другие инструменты, но только я не знал какие. Еще одна группа музыкантов, вдалеке, слева от меня, подхватила песню, присоединяясь к первому ансамблю. Музыка плыла в ритме медленного размеренного биения барабана, в нее вплетались новые темы, пока я совершенно не потерялся в нотах. Я только сознавал гул барабана в ушах.

Я был воодушевлен всем происходящим, но в то же время встревожен. Глаза постоянно слезились и от свечей, и от запаха разных духов.

— А Малхия этого хочет? — уточнил я. Я протянул руку и дотронулся до запястья моего спутника. — Он хочет, чтобы я побывал на этом пиру?

— Думаешь, он позволил бы, если бы не хотел? — отозвался незнакомец с самым невинным выражением лица. — Вот, выпей вина. Ты пробыл здесь почти целый день, а так и не попробовал изысканного вина Италии. — Он снова улыбнулся своей обворожительной, полной любви улыбкой и втиснул кубок мне в руку.

Я уже хотел возразить, что вообще не пью, даже запах не переношу, когда вдруг осознал, что это не вполне правда, это лишь избранная по жизни тактика, и тонкий аромат вина прельщает меня с поразительной силой. Я взял кубок и пригубил. Вино оказалось как раз такое, как мне нравилось: сухое, с легким дымным ароматом, и это было самое лучшее вино, какое я когда-либо пробовал. Я сделал глоток, и по телу прокатилась успокаивающая теплая волна. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение слова ангелов? Люди вокруг меня угощались с золотых тарелок, дружески беседовали, а когда третья группа музыкантов присоединилась к первым двум, я понял, что упиваюсь всем этим, словно происходящим во сне.

— Вот, выпей еще, — предложил мой спутник.

Затем он указал на стройную блондинку, которая только что прошла мимо нас с несколькими дамами постарше, — настоящее видение с золотистыми волосами, в прическу которого были вплетены белые цветы и сверкающие драгоценные камни.

— Это та самая юная красотка, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, — пояснил мне незнакомец. — Летиция, по которой так страдал Лодовико, хотя она изначально предназначалась Никколо, едва не расставшемуся с жизнью. — Говорил мой спутник вроде бы почтительным тоном, но меня несколько смутил выбор слов, и я уже хотел высказаться по этому поводу, но он снова наполнил мой кубок.

Я выпил. Затем выпил еще.

Голова пошла кругом. Я закрыл глаза, снова открыл, не увидев сначала ничего, кроме множества свечей, мерцающих повсеместно, и только тут я заметил, что ряд столов тянется под арками вдоль обеих длинных стен грандиозного зала. И народу напротив сидит так же много, как и с нашей стороны.

Один из мальчиков наполнил мой бокал и дружелюбно улыбнулся, уходя дальше. Я снова выпил. В голове медленно прояснялось. Повсюду, куда ни взгляни, я замечал яркие краски и движение — люди освобождали открытое пространство перед нами. Музыка заиграла громче, совершенно неожиданно протрубили два горна, и отовсюду послышались громкие аплодисменты.

На освободившееся место между рядами столов вышла труппа танцоров в великолепнейших костюмах, они явно изображали древних богов и богинь в золоченых доспехах и шлемах, со щитами и копьями. Танцоры представили нам неспешный, грациозный, прекрасно отрепетированный балет. Публика аплодировала от души, и разговоры вокруг снова сделались громче.

Я мог бы наблюдать вечно, как эти томные дамы и кавалеры медленно кружатся и поворачиваются, выполняя фигуры танца. Вдруг музыка ускорилась, и танцоры удалились. Вперед вышел лютнист. Поставив одну ногу на маленькую серебристую скамеечку, он запел на латыни, довольно громко, но мелодично, о превратностях любви.