Челси Ярбро - Тьма над Лиосаном Страница 25

— Чудно все это, — пробормотал Руперт тихо. — Только дурак лезет в снег голышом.

— Или святой человек, — кротко поправил брат Эрхбог и вдруг зашелся в таком долгом приступе кашля, что остальным стало неловко глядеть на него. Отдышавшись, монах стер с губ слюну и обвел окружающих несколько помутившимся взглядом. — Пожалуй, на сегодня достаточно, — с трудом выговорил он.

В толпе послышались облегченные вздохи, но никто не двинулся с места, ибо дорогу во двор преграждал все тот же Дуарт. Подслеповато щуря глаза, староста долго глядел на монаха, потом решился спросить:

— Месса закончилась?

Брат Эрхбог закашлялся снова.

— Закончилась. Да.

Если бы крепостью по-прежнему командовал Гизельберт, именно он повел бы собравшихся к выходу, но с тех пор, как главой поселения сделалась его сестра, роль распорядителя на подобных собраниях стал играть староста. Он дал знак мужчинам следовать за собой и приказал ожидавшим рабам вернуть на места сдвинутые столы и скамейки.

Ранегунда повела к дверям женщин, но, подойдя к ним, обнаружила, что Пентакоста уже выпорхнула за порог. Невестка вновь повела себя возмутительно, ее следовало одернуть. Однако день рождественской мессы не лучшее время для свар, и Ранегунда, подавив раздражение, посмотрела на Геновефу.

— Было бы лучше, если бы ты поспешила, раз твоя госпожа уже во дворе.

Геновефа вспыхнула, ухватила за локоть Дагу и потащила ее за собой.

— Не подобает нам медлить, когда наша госпожа ведет себя как ребенок.

— Детей к мессе не водят, — отрезала Дага, но ускорила шаг.

Ранегунда глядела им вслед, пытаясь придумать, как убедить брата урезонить его благоверную, и в то же время отчетливо сознавая, что надежды на то практически нет. Уходя в монастырь, Гизельберт поклялся не видеться с Пентакостой. Ничто, сказала себе Ранегунда, ничто не способно заставить его нарушить обет. И значит, ей придется либо и дальше терпеть все вздорные выходки этой красотки, либо однажды, собравшись с духом, положить им конец. Она позволила еще нескольким женщинам покинуть зал, после чего сама прошла через двери.

— Вы слишком мягко с ней обращаетесь, — с хмурым видом заявил Дуарт, глядя как Пентакоста бежит к северной башне. — Гораздо мягче, чем надо бы.

— Я поступаю так, как поступал бы мой брат, — ответила Ранегунда.

Староста только поморщился.

— Думаю, она затевает какую-то пакость, раз так спешит.

Внутренне Ранегунда согласилась с Дуартом, но вслух сказала:

— Нет, сомневаюсь. Она просто ведет себя как капризный ребенок, получивший отказ в чем-то желанном и дающий понять, что очень многие вскоре о том пожалеют.

— Тут одно лекарство: хорошая трепка, — решительно произнес Дуарт.

— Мой брат этого не одобрил бы, — возразила Ранегунда. Она представила, как Пентакоста визжит под ремнем, и получила от этого удовольствие, но тут же напустила на себя строгий вид, решив, что во всем виновато вино. — Мне волей-неволей приходится быть щепетильной.

Они подошли к проулку в солдатском квартале, и Ранегунда замедлила шаг.

— Я должна посмотреть, как чувствует себя Флогелинда. Она не явилась к мессе, а это уже никуда не годится.

— Воистину, — кивнул староста и отступил в сторону, чтобы дать ей пройти.

Ранегунда зашагала по слякоти к дому, часть которого занимал Ульфрид с семьей. Дойдя до нужной двери, она перекрестилась, чтобы оградить себя от болезни, после чего решительно постучала.

— Это герефа, — откликнулась она на вопрос изнутри.

Дверь отворилась, и старший — лет семи от роду — сын Флогелинды воззрился на гостью.

— Мама больна, — сказал он.

— Знаю, — ответила Ранегунда, подавляя в себе шевельнувшийся страх. — Я пришла ее навестить.

— Она больна, — повторил мальчик, посторонившись.

Позади него еще один мальчуган катал по полу маленькую тележку, за ним, всхлипывая, следила трехлетняя девочка. Ей, видимо, тоже хотелось поиграть, но тележка была лишь одна.

Комната, в какую вошла Ранегунда, в точности походила на все комнаты в солдатских домах: довольно просторная, с неполной перегородкой, отделявшей детскую половину от родительской спальни. В одном углу ее возвышался очаг, тепло которого обогревало и соседнее помещение, где обитала другая семья. У дальней стены притулились два неуклюжих комода — там хранилась одежда семейства Ульфрида и кое-какой скарб.

Флогелинда лежала в постели под двумя шерстяными одеялами и пледом, сшитым из обрезков овчины. Свет единственной в комнате масляной лампы едва ее освещал. Она была очень бледна, но два ярких пятна рдели на обтянутых восковой кожей скулах. В груди больной что-то булькало, как закипающая в котелке вода.

— Герефа!

Ранегунда склонилась над ней, желая лишь одного: поскорее уйти.

— Как ты, милая? — выдавила она из себя, стараясь не думать об испарениях, исходящих от тела несчастной.

— Я… молю Господа меня исцелить. А жена Калфри сделала мне припарку на грудь. — Флогелинда с усилием подняла руку и указала на полоску дубовой коры, лежавшую рядом с подушкой: — Это принес муж, для укрепления моих сил.

— Могучее средство, — произнесла Ранегунда. «Только вряд ли способно изгнать лихорадку», — добавила она мысленно и устыдилась. — Оно и отвары Винольды быстро поставят тебя на ноги. К тому времени, когда распустятся почки, ты сможешь снова ткать полотно.

Ей и самой хотелось бы верить своим словам.

— Брат Эрхбог каждый день тут бывает и… благословляет меня. — Голос больной становился прерывистым. — Я вместе с ним прошу Христа Непорочного вернуть мне здоровье.

— Вот и прекрасно, — отозвалась Ранегунда. — Жалко, что тебя не было на рождественской мессе. — Она втайне радовалась тому, что в ее жилах играет вино, не давая ей принимать близко к сердцу весь этот ужас. — Я прикажу поварам приготовить лишнюю порцию гусятины, она тебя подкрепит.

— Надеюсь, — прошептала Флогелинда. — Но я вряд ли сумею добраться до кухонь.

— И не думай, — сказала Ранегунда, отодвигаясь от скорбного ложа. — Ты должна отдыхать. Рабы все принесут сюда. И для тебя, и для твоих ребятишек.

Разговор почти обессилил больную, но все же она едва слышно произнесла:

— Ты очень добра.

— Я герефа, — ответила Ранегунда, направляясь к двери. — Помогать раненым и прихворнувшим — мой долг.

Флогелинда, закашлявшись, откинулась на подушки, а дети замерли, глядя на уходящую гостью испуганными глазами.

Вновь оказавшись на улице, Ранегунда ухватилась за столб коновязи, чтобы не дать ногам воли и не кинуться наутек. Было ясно, что горячка Флогелинды усилилась, а сама женщина подошла к тому ужасающему пределу, за которым ее ожидали агония и скорая смерть. Это слишком жестоко: умирать в столь неподходящее время, когда вокруг один снег и не на что бросить взгляд. Ранегунда перекрестилась и снова направилась к площади, где все еще толклись люди, радуясь нахлынувшему на них пьянящему легкомыслию. Как только она вышла из проулка в глаза ей бросилась Пентакоста, под восторженные вопли и улюлюканье разгоряченной толпы подпрыгнувшая за взлетающим к небу венком из сосновых веток. Подавив вздох отчаяния, Ранегунда, прихрамывая, направилась к невестке в надежде, что одно ее появление усмирит разыгравшуюся бесстыдницу.