Алексей Атеев - Пригоршня тьмы Страница 26

Незнакомцы вошли в дом. Ефросинья хотела было убежать без оглядки, но потом раздумала и, крадучись, пошла следом.

Оба стояли посреди большой комнаты, называемой залой. Зала, кстати говоря, была нежилой. В доме было еще несколько комнат поменьше.

Девочка брезгливо осмотрела скудное убранство и покосилась на мужчину. Он кивнул головой. Потом взгляд мужчины остановился на иконах, висевших в зале. Он глянул на Ефросинью:

– Убери!

– Что? – не поняла она.

– Это, – он указал пальцем на иконы. – Совсем из дома.

Старуха икнула.

Этот звук привлек внимание девочки. Теперь и она посмотрела на Ефросинью.

– Мы у вас поживем немного, – детский голосок звучал ласково и проникновенно.

И тут Ефросинью осенило.

– Ангел! – возопила она. – Ангел спустился с небес!!! – И упала на колени.

Девочка усмехнулась странной долгой усмешкой.

Тем же днем, ближе к вечеру, Фрося, как обычно, отправилась к ближайшему многоэтажному дому. К слову говоря, делала она это регулярно, если, конечно, не находилась в церкви. Общественное в сестрах преобладало над личным. Их постоянно тянуло в массы, в гущу людскую, но если Амалия стремилась в общественно-политические сферы, то Фрося вполне удовлетворялась скамейкой у подъезда и сидящей на ней стайкой таких же, как она, любительниц пообщаться накоротке.

На скамейке в этот час сидели три приятельницы Ефросиньи. Та поздоровалась и пристроилась рядом. Разговор, как поняла Фрося, шел о некоей девице из квартиры 45. Девица, по мнению собеседниц, не отличалась особой нравственностью. Ее моральный облик очень беспокоил сидящих на скамейке. Задавала тон в разговоре бывшая учительница начальных классов, а ныне ветеран школьного образования Тамара Яковлевна Хлудова. Эта женщина была на удивление похожа на известный персонаж телевизионных передач Веронику Маврикиевну. Большинство жильцов дома так ее и называли, правда за глаза, поскольку не без оснований опасались этой дамы. Кое-кому она запомнилась со школьных времен, другие страшились необычайной осведомленности отставной педагогини.

– Наташа, – так звали девицу, – еще в школе отличалась некоторой легкомысленностью, – изрекла Хлудова.

Слушательницы с интересом ждали продолжения.

– Мальчикам, помню, все записки писала.

Сидящие рядом удрученно заахали.

– Записочки до добра не доведут, – сообщила молодая мама Ворожейкина, женщина поистине богатырского сложения. Она медленно покачивала коляску со своим отпрыском. – Знаем, сами писали, – и с некоторой укоризной посмотрела на коляску.

– Ну почему же? – поджав губы, возразила Хлудова и тоже посмотрела на коляску. – Со здоровыми целями почему же не писать. Но, подчеркиваю, со здоровыми! А иначе это разврат!

Все согласно закивали головами.

– Какие записки! – неожиданно вступила в разговор «совесть второго подъезда» тетя Катя. – В наше время записок не писали, а порядок был! А если кто и писал, то боком ему выходили эти записочки.

Все на короткое время замолчали, обдумывая: как это боком?

– Эта шалава Наташка, – без обиняков продолжала тетя Катя, – меняет мужиков, как петух куриц. – Неожиданное, но сильное сравнение заставило собеседниц улыбнуться, а молодая мамаша даже рассмеялась.

– И нечему тут веселиться! – сурово осадила ее тетя Катя. – Вот так и смеемся, сами не знаем чему. Вы посмотрите, что на съезде делается!

Тема разговора резко сменилась. Задавала тон все та же тетя Катя. Разговор тут же принял острый характер. Как и повсюду в обществе, и здесь не было согласия. Когда молодая мамаша Ворожейкина робко подала голос в защиту Ельцина, на нее дружно набросились Хлудова и тетя Катя. Но и они не были едины в своих симпатиях. Кумиром Хлудовой был Руцкой, а тетя Катя стояла за депутата Бабурина. «Хороший такой», – ласково сказала она про него.

Неожиданно в разговор вступила Фрося, до сей поры молчавшая.

– Во всем виноваты жиды! – изрекла она.

Спорщики смолкли, обдумывая это заявление.

Тетя Катя согласно закивала, а Хлудова, сделав кисло-сладкое лицо, заявила:

– Ну почему же? Среди евреев тоже попадаются хорошие люди.

– Хорошие! – передразнила ее тетя Катя. – Ты, Тамара Яковлевна, посмотри на Фишкиных из третьего подъезда.

– А что Фишкины?

Но раскрыть гнусный облик Фишкиных тете Кате не удалось, потому что Фрося продолжала свои обличения.

– Грядет Содом и Гоморра! – вещала она. – Живем в мерзости, в разврате. Разве дело в Наташке поганой? Посмотрите вокруг себя. В ваших же домах гнездится порок. Вас отравляют медленно, но каждодневно.

Слушатели недоуменно смотрели на Фросю, ожидая фактов, и они последовали.

– Вот ты, Нинка, – Фрося в упор глянула на Ворожейкину. – Иван, мужик твой, пьет?

Та грустно кивнула.

– Пьет и тебя мытарит. И долго еще будет мытарить. Жизни у тебя из-за него не будет. И мальчонка твой слабеньким родился, хоть в тебе столько здоровья. Почему? По той же причине.

Ворожейкина хотела заступиться за мужа, рассказать, что Илья пьет только по выходным, что ее он не обижает, а ребенок болеет потому, что при родах простудили. И живет ведь она не так уж плохо, не хуже людей… Но почему-то все эти слова вылетели у нее из головы. И она вздыхала, соглашаясь с Фросей. Черный мрак заслонил разум. Богомолка была во всем права.

А Фрося уже обратила свои страстные речи к отставной педагогине.

– Давно я за тобой, Маврикиевна, наблюдаю, – вкрадчиво зашептала она. – Все-то у тебя не так, все-то плохо, а почему? Потому что нет у тебя мужика. Сухая ты ветка, Тамара. А был бы у тебя мужик – злость бы твоя пропала. А ведь ты не хуже других. Красавицей была! Только красота-то твоя впустую пропала. А все эта тварь, Манька Серегина из двенадцатой квартиры. Ты ведь Пашку Серегина любила?

Хлудова чуть заметно кивнула.

– И он тебя любил. Но не смогла ты удержать его подле себя. Манька отбила. Отбила сука крашеная. Он к тебе тянулся и сейчас тянется, но стерва эта про тебя ему нашептывает. Позорит всяко, наговаривает… Он тебя, лебедушку, как на улице встретит, обмирает весь, но подойти не может. Приворожила Манька его, к колдовкам бегала, черную отраву в зелье подмешивала. Вот где корень бед твоих!

Фрося остановилась и перевела дух.

Слушатели сидели как мышки, не в силах даже пошевелиться.

– Теперь о тебе, Катерина, – Фрося вперила перст в «совесть второго подъезда». – Фишкины! Тут ты в точку попала. Пьют кровь христианских младенцев, жируют. Ты видишь, на «Волгах» разъезжают, а почему? За счет кого? Да за счет тебя, глупая. А знаешь ли ты, что они у тебя электричество воруют? Вы хоть и в разных подъездах, но через стену живете. Вот-вот! Ты присмотрись, как у тебя счетчик мотает! Все выключи и посмотри. Они потихоньку провели к себе провод и жгут почем зря твои киловатты.