Сакс Ромер - Ведьмино отродье Страница 26

Она подняла усыпанные драгоценностями запястья и быстро выскользнула из черного платья и белоснежного покрывала, под которыми оказалось обтягивающее одеяние древнеегипетской царицы — леопардовая шкура, урей, а руках цеп, символ власти фараонов!

Овальное лицо женщины было безупречным, большие продолговатые глаза — красивы, но зловещи и холодны, на свежих алых губах играла улыбка, способная заворожить любого, заставляя забыть о недобром блеске очей. Но когда мы бредем по миру грез, наши эмоции тоже теряют связь с реальностью. Она поставила ногу в сандалии на грубый пол и вышла из саркофага, приближаясь к Брюсу, — воплощение порочной красоты, не вообразимое в реальной жизни. Она заговорила на странном языке мира грез, не похожим ни на языки Запада, ни на языки Востока; серебристый голос, словно наполненный трелями флейт, звучащими ночами над просторами Нила, завораживал манящей музыкой древнего греха.

— Теперь ты узнаешь меня? — прошептала она.

И в дымке сна он узнал ту, что давно была с ним, демоническую и божественную.

Неверный свет плясал во тьме, играя сверкающими блестками на занавесе позади саркофага. Разум Брюса метался в хаосе видений, пока не мелькнула догадка: блестящие точки — это глаза тысяч тарантулов, вышитых на ткани портьеры.

Символ паука! Что он знает о нем? О да, конечно, это же тайный знак египетской Царицы-Ведьмы — красавицы, чье имя после загадочной смерти было стерто со всех стел.[41] Сладкий шепот проникал в его душу:

— Ты станешь ему другом, ты станешь другом моему сыну. Ради меня.

И в затуманенном сознании Брюс с радостью отрекся от всего, что считал святым, — ради нее. Она взяла мужчину за руки и вплотную придвинула свое лицо к нему — прекрасные глаза горели.

— Я щедро награжу тебя, — прошептала она еще нежнее.

Потом был провал, и вновь закутанная в яшмак женщина вела доктора по узкому проулку. Мысли путались, и спутница казалась менее реальной, чем прежде. Он брел по призрачным улицам с домами, построенными из теней, поднимался, нет, скорее плыл, по эфемерным лестницам, пока, все еще ощущая, что украшенные перстнями пальцы крепко сжимают его кисть, не очутился в темном гостиничном номере перед распахнутой балконной дверью — его привели обратно. Комната была слабо освещена. Мелодичный голос прошептал в ухо:

— Награду заслужить легко. Я тебя лишь проверяла. А сейчас бей, бей, как можно сильнее.

Шипящие звуки во фразе звучали почти по-змеиному. Доктор Кеан почувствовал, что правой рукой сжимает рукоятку кинжала, а в таинственном сумеречном свете на кровати перед ним кто-то лежит.

Взглянув на спящего, его безупречные черты, длинные смоляные ресницы, оттеняющие бледную кожу, Брюс забыл обо всем на свете — о том, где находится, о прекрасной спутнице — обо всем, кроме кинжала, ведь перед ним лежал Энтони Феррара!

— Бей!

Доктор Кеан ощутил, как внутри все закипает. Он поднял руку, вновь посмотрел на спящего и приготовился вогнать лезвие в самое сердце злодея.

Еще секунда, и клинок полностью вошел бы в грудь негодяя, но внезапно прозвучал оглушительный взрыв. Яркие языки пламени осветили комнату, здание затряслось. Следом за ужасающим грохотом раздался леденящий душу крик.

— Нет, сэр, нет! Боже мой! Что вы делаете?

Человек резко вскочил с кровати, выбив оружие из руки доктора. Покачиваясь в полусне, Кеан застыл посреди комнаты — из соседних номеров доносились голоса разбуженных постояльцев, кто-то включил свет, а на постели, той самой, на которой только что лежал Энтони Феррара, сидел Роберт, его собственный сын!

Никого больше в помещении не было. На ковре у ног Брюса валялся древний кинжал с изысканной рукоятью, украшенной позолотой и эмалью.

Онемев от ужаса, охватившего их обоих, отец и сын, так неожиданно встретившиеся, не могли оторвать взгляд друг от друга. Казалось, все в отеле были разбужены взрывом — этим господним вмешательством, остановившим руку доктора Кеана, предотвратив немыслимое преступление.

На лестнице царила суматоха, но двоим в комнате было не до нее. Первым заговорил Роберт.

— Боже милосердный! — хрипло прошептал он. — Как вы здесь очутились? В чем дело? Вы нездоровы?

Доктор Кеан протянул руку, словно пытаясь нашарить что-то.

— Роб, секундочку, дай мне прийти в себя. Почему я тут? Меня больше волнует, как ты здесь оказался?

— Чтобы встретить вас.

— Встретить меня! Я и не подозревал, что ты достаточно окреп для такой поездки, а если ты приехал встретить меня, то почему…

— Именно. Почему тогда вы послали мне телеграмму?

— Мальчик мой, я не посылал никакой телеграммы!

Роберт с чуть порозовевшими щеками приблизился к отцу и взял его за руку:

— После того, как я приехал в порт, сэр, я почти сразу получил телеграмму: уже с борта корабля вы писали, что передумали и поплывете через Бриндизи.[42]

Доктор Кеан вновь взглянул на кинжал на ковре, подавил дрожь и как можно тверже сказал:

— Я не посылал телеграммы!

— То есть вы действительно прибыли на пароходе вчера вечером? И надо же, мы ночевали в одном и том же отеле! Какое удивительное…

— Да уж, удивительное, Роб, но не совпадение, а результат хитрого и хорошо продуманного плана, — он пристально посмотрел на сына. — Ты знаешь, чей это был план, только один человек мог выдумать такое — заставить меня, твоего отца…

Он замолчал, взглянув на оружие. Частично для того, чтобы скрыть волнение, он нагнулся, поднял кинжал и бросил его на кровать.

— Ради бога, сэр, — простонал Роберт, — что вы делали у меня в номере с этим?

Доктор Кеан выпрямился и спокойно ответил:

— Собирался тебя убить.

— Убить!

— Меня околдовали, не будем говорить кто. Я думал, что наконец у моих ног ядовитая гадина, но мной коварно управляло первородное зло и, поправ законы божьи и людские, я приготовился убивать. Но возблагодарим господа нашего!

Он упал на колени, помолчал, склонив голову, и вновь встал, уже полностью владея собой, как обычно. Роберту пробуждение показалось странным и жутким: комната освещена пламенем, а над ним отец с ножом в руке! Но больше всего его испугало необычное возбуждение, не характерное для такого сурового и неэмоционального человека. Сейчас, собравшись с мыслями, он осознал, что ими руководила чужая порочная воля, а они с отцом являлись лишь пешками в таинственной и роковой игре.

На улицах внизу потоки людей в панике устремились к гавани, но доктор Кеан жестом указал на кресло.

— Присядь, Роб, — сказал он. — Я тебе расскажу, что произошло со мной, а потом ты мне расскажешь про себя. Сравнив истории, сделаем выводы. Затем будем действовать. Необходимо закончить борьбу, но я начинаю сомневаться в нашей силе.