Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад Страница 26

В глубине сознания она понимала, что даже и думать об этом необязательно, это лишь повод для восхищения, повод повиноваться. А волнения… она просто не сможет волноваться, и это правда. Что бы потом ни произошло, здесь и сейчас она совершенно свободна. Мир вокруг прекрасен. А ведь Стенхоуп всего лишь принял на себя ее ношу. Бог его знает, как он это сделал, но он это сделал. Что-то случилось повсюду и сразу. В голове Паулины рушилась прежняя вселенная и воссоздавалась новая. И если в этой новой вселенной действуют такие законы, значит, она действительно другая. Паулина не очень отчетливо представляла себе, что именно сделал Стенхоуп, но она хотела понять, она просто должна понять! Краем сознания мелькнуло ощущение, что это принесет ей величайшую радость.

Знакомая дорога тем временем неторопливо ложилась под ноги. На глаза ей попался котенок на стене. Зверек с интересом смотрел вниз. Паулина протянула руку и приподнялась на цыпочки, чтобы его погладить, забыв в этот миг и вселенную, и Стенхоупа, и свои проблемы.

Репетиция давно закончилась, и Мэнор-Хаус вновь предоставили хозяину. Стенхоуп работал – часы в его кабинете как раз пробили девять – и в это время зазвонил телефон.

Он взял трубку.

– Стенхоуп. Слушаю, – сказал он.

– Это Паулина, – ответили в трубке. – Вы велели мне позвонить.

– Я ждал вашего звонка. Ну как?

– Ну… там был котенок, и гвоздики, и фасон платья, и почтальон, который сказал, что дожди еще продержатся, – сказал голос и нерешительно замер.

– Внимательный человек, – одобрил Стенхоуп почтальона и замолчал.

– Ну… вот и все, – добавили в трубке после паузы.

– В самом деле, все? – спросил Стенхоуп.

– В самом деле, – ответил голос. – Я просто пошла домой. Это правда, ну, то, что случилось?

– А как же! – воскликнул Стенхоуп, вложив в голос как можно больше уверенности. – У вас действительно все в порядке?

– Да, о да, – сказал голос. – Это… я… я хотела поблагодарить вас. Я не знаю, что вы сделали…

– Но я же вам объяснил… – начал он, но его прервали.

– …но я все-таки хочу поблагодарить вас. Только… что сейчас происходит? Я имею в виду… нужно ли мне… – голос оборвался.

– Обязательно, – серьезно сказал Стенхоуп. – Отличная идея.

– Вы действительно имеете это в виду? – усомнилась она. – У меня такое чувство, словно я незаслуженно пользуюсь каким-то преимуществом…

– При чем здесь преимущество? Не глупите! Вам нужно заниматься своим делом.

– Каким это? – спросила она.

– У вас сейчас одно дело – готовиться к встрече. Уверен, это будет просто, даже забавно, я бы сказал. Вот и поберегите себя для этого. Мы ведь часто говорим людям, что рады их видеть. Значит, и вы можете получить удовольствие от этой встречи.

– Я никогда так об этом не думала, – с сомнением сказали в трубке.

– А сейчас? – спросил он.

– Да… я… я думаю, что это возможно, – сказала она.

– Вот и я не знаю причины, почему бы этому не случиться. Мы же договорились, значит, у вас не будет шанса бояться, – добавил он.

– Интересно, – сказала она после очередной паузы, – мне кажется, я никогда до сих пор всерьез об этом не думала. Разве что совсем давно, когда была маленькой. Но мне никогда не давали сказать… Понимаете, оно приходило, когда я сама себе очень не нравилась…

– Расскажите, – коротко сказал Стенхоуп.

Он не видел, как вспыхнула Паулина, сидя у телефонного столика, но услышал, как ее голос стал тише и мягче, когда она заговорила:

– Ну, когда я не очень хорошо себя вела. Как-то раз дома не было денег, а у мамы пропал шиллинг, а потом появились конфеты. И сразу после того, как я купила конфеты, оно впервые и появилось. Мне кажется, это связано…

– Да, возможно, – сказал Стенхоуп. – Моральные аспекты воровства – проблема непростая. Почитайте Паскаля и иезуитов, особенно иезуитов, они попроще.

– Но я же знала, что это неправильно! – воскликнула Паулина.

– И все-таки вы могли ошибаться, – возразил Стенхоуп. – Ладно. Не будем спорить. Я понимаю, что вы имеете в виду. Самоуважение и тому подобное. Здесь для нас интересно только то, что оно вас знает. Это даже лучше.

– Д-да, – сказала Паулина. – Да… я в самом деле так думаю. И мне не надо волноваться?

– Вам надо крепко-накрепко запомнить, что волноваться буду я, – сказал Стенхоуп. – Звоните мне в любое время дня или ночи, но если никто не ответит ночью, помните, что, как нам правильно сказала мисс Фокс, сон хорош, и он обязательно придет. Но сон не спрячет нас от Всевышнего. Ступайте с миром и пожелайте мне того же во имя дружбы.

– Но как я могу? – озадаченно спросила она. – Как я могу пожелать вам мира? Вы и есть мир.

– М-м, – Стенхоуп смутился. – Тем более, если вы так это понимаете. Попытайтесь.

– Тогда спокойной ночи, – медленно ответила она. – Спокойной ночи. Спасибо вам. Ступайте… с миром.

Паулина едва смогла проговорить эти слова. Когда она поднялась со стула, то вся горела. Вина или стыд, священный страх, поклонение или страстное желание повиновения достигли силы физической боли. Кровь бросилась в лицо, и она задыхалась от жара. Если бы сейчас кто-нибудь с ней заговорил, она не смогла бы ответить, казалось, язык ее сказал последние слова на Земле. Немыслимо было нарушить тишину, наступившую вслед за ее отчаянным дерзким пожеланием. Ей казалось, что она говорила не с Питером Стенхоупом, а с самим Господом Богом. И даже это не она с Ним говорила, а что-то, укрытое в самых глубинах ее существа.

Она посмотрела на часы, – к бабушке идти было еще рано. Она огляделась: на столе лежала книга. Томик Фокса с описанием мук ее предка: миссис Анструзер опять его перечитывала. Паулина, прижав одну руку к медленно остывающей щеке, другой перелистнула страницы, чтобы найти то место. Что-то оттуда смутно ей припомнилось. «Его отправили на костер, и когда огонь охватил его, он громко крикнул: „Я видел спасение Господа своего…“»

«Это у Господа привычка такая, – подумала она, – совершать что-нибудь непременно в огне». Только что Он вынудил ее сказать «Ступайте с миром», и хотя огонь был у нее внутри, он все равно обжигал не хуже настоящего. Она опять вспыхнула, подумав об этом. Так… Она искала именно эту фразу: «Я видел спасение…». Когда она раньше читала или вспоминала о муках предка, ей никогда не приходило в голову, что Струзер был не только религиозным фанатиком; она испытала легкое неудовольствие оттого, что она с ним одной крови. Теперь она подумала, что, возможно, Струзер говорил грубую правду. Она отложила книгу и выглянула в окно. Это вдруг оказалось на удивление легко – взять да и выглянуть в окно. Сейчас она могла бы даже подойти к калитке и выглянуть на улицу. Бремя целиком лежало на ком-то другом, и нужно просто оставить все как есть. Она надеялась, что оно не станет беспокоить Питера Стенхоупа ни сейчас, ни потом. Стенхоуп и Тот, кого он имел в виду под Всевышним, прекрасно уладят это дело между собой. Ну а там и она поможет кому-нибудь с его бременем. Все несут чье-то чужое бремя, подобно тому, как жители островов Скилли стирают друг другу. Если стирать свою собственную одежду трудно и неприятно, а чужую – легко и в удовольствие, наверное, обитатели островов Скилли кое-что понимают.