Александра Лосева - ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ Страница 27

– Ты ведь меня не бросишь, правда? Ты хороший, я знаю. Мне так страшно, правда. Отведи меня к маме, пожалуйста.

Я стал различать контуры предметов. Комната была самая обычная. А прямо передо мной стояла девочка лет шести-семи, с косичками и в зеленом платьице. У нее было заплаканное лицо и огромные очки. На шее болталось простенькое ожерелье из белых, красных и зеленых бусин. Мне вдруг стало остро стыдно, потому что, кем бы она ни была, от моего нынешнего вида ей не станет ни легче, ни веселее.

– Как здорово, что я тебя нашла, – сказала она и еще раз подергала меня за рукав. Я ничего не смог ответить и только смотрел ошалело. Я ничего не понимал. Нет, будем думать, что это бред.

– Помоги мне, пожалуйста, – сказала она и протянула мне руку. Я машинально подал ей свою. Ладонь у нее была горячая и потная. Я смотрел на нее, все никак не решаясь поверить, а она болтала без умолку.

– Понимаешь, сегодня мы с мамой были в парке, мы там кормили уток, там утки замечательные в пруду, пруд не замерзает, и там все время утки, вот, а потом мы пошли домой, и я все время держала ее за руку и только на минутку отпустила, и тут же потерялась. Я ее стала искать, и уже почти нашла, а потом я шла мимо одного двора, и мне показалось, что она там и зовет меня, и я побежала к ней туда, во двор, но это была совсем не мама, это был он, – тут девочка всхлипнула и кивнула куда-то в сторону двери. – А потом оказалось, что я здесь. Это все он, правда? Это ведь он так сделал, да?

Она явно ждала ответа. Я для нее был большой и сильный.

– Правда, – выдавил я, и получилось мерзкое хриплое мычание, но ее это вполне устроило.

– И он тоже был здесь, и погнался за мной, по лестнице, а потом по коридору. Но я спряталась здесь, он ведь сюда не войдет, правда?

Тут до меня почти дошел смысл происходящего, но как-то не до конца. Одно я понял точно – не выношу, когда плачут дети. Она готова была снова расплакаться, а значит, надо что-то делать. Если я буду вот так валяться пень пнем и мычать, она точно заплачет. И я сделал еще одно титаническое усилие.

– Он? – спросил я, на этот раз уже более внятно.

– Он, ну да, он. Он там, – она снова кивнула на дверь, за которой был темный коридор. – Но он сюда не войдет, он тебя боится. Он темный и весь как паутина, он за мной гнался, притворился мамой и гнался, но я его узнала, у него глаза, как у вареной рыбы.

Я окончательно уселся, выяснилось, что меня бьет заметная дрожь.

– Пойдем, мне надо к маме, выведи меня, пожалуйста, там надо через коридор, а я одна боюсь.

Я поднялся, отчего комната сразу завертелась, и пришлось схватиться за спинку кровати. Нужно было идти. Неизвестно, куда, а точнее, в никуда, неизвестно, как, а точнее, никак, но идти надо. Я взял ее за руку и проговорил:

– Ну, пошли к маме.

Если там, в коридоре, и правда кто-то есть, а почему бы ему там не быть, то топор очень даже пригодился бы – устало подумал я, но вспомнить, куда же я его забросил, оказалось совершенно невозможно, да и толку от него в моем нынешнем состоянии… Может, им бы мне и раскроили череп. Я представил себе существо, сотканное из паутины и темноты, которое стоит в коридоре и поджидает меня, чтобы треснуть по голове чем-нибудь тяжелым, и хмыкнул. Очень может быть.

Мы направились к двери. Я держал девочку за руку и тупо смотрел прямо перед собой, пытаясь определить, что сейчас, день или ночь. В комнате было вроде бы светло, зато в коридоре стоял непроглядный мрак. Она все время что-то рассказывала, иногда я пытался понять, что именно, но все терялось в головной боли. Мы идем искать ее маму. Вот сейчас мы продефилируем по коридору пятнадцатого этажа, упремся в стену, повернем назад, а потом тварь, которую можно узнать по глазам, выпустит нам кишки. Великолепно. Но я не остановился.

– Не бойся, – выговорил я. – Все будет хорошо. Мы найдем твою маму.

– А я и не боюсь уже, – сказала она и прижалась ко мне. – Мне с тобой не страшно.

Я держался за стену правой рукой, чтобы не упасть в темноте, левой сжимал ладонь девочки, и мы ковыляли.

Почему она мне верит? Ну почему именно мне? Как можно мне верить, если я сам себе не верю? Зачем она хочет вырвать меня из привычного равнодушия к себе и ко всему остальному? Я живу по привычке. Наверное, это от страха и одиночества. А теперь, когда я держу ее за руку и куда-то веду, мне приходится заново учиться, пусть не надеяться, но верить в себя. Неужели во мне все-таки что-то осталось? Что-то, о чем я сам не догадываюсь? Я представил ее глаза, серые, печальные, за толстыми стеклами очков, и сказал:

– Не бойся, все хорошо. Ну, почти все. Мы же идем к маме, ты видишь.

Я ее не обманывал. Мы и вправду шли к ее маме, только я пока не знал, как это сделать. Но она обязательно должна вернуться домой, я не отдам ее Дому, не отдам. Ведь это гадко, заманивать потерявшихся детей в подворотни. Гаже и не придумаешь.

Так мы шли. Я, неестественно и деревянно, и она, уверенно, словно и не было темноты, а может, ей было светло. Очень возможно, что за нами в темноте крался кто-то третий, весь будто из паутины, с глазами мертвой рыбы. Иногда мне слышались голоса и шепот, но она не замечала их, и я думал, что это, может быть, ветер.

– Мы ведь уже почти пришли, правда? – спросила она.

– Почти.

Мы сделали еще несколько шагов. Вдруг она выдернула ладонь из моей руки и бросилась вперед, я от неожиданности зашатался и схватился за стену обеими руками.

– Мамочка! Мы тебя нашли, нашли! – кричала она легко и радостно кому-то, кто, должно быть, находился впереди. Ее голос удалялся, шаги звучали все тише и тише.

– Постой! – крикнул я. – Ты куда?

– Там моя мама! – закричала она из какого-то неизмеримого далека, кажется, кто-то подхватил ее на руки, потому что она засмеялась. В темноте я ничего не видел.

В спину мне ударил поток холодного воздуха, который несся ей вдогонку по коридору, он был какой-то осязаемый, словно бы меня ухватили сотни мокрых щупалец, ухватили и бросили, ведь им было не до меня. Но они опоздали. Смех, шаги, голос – все исчезло, как будто где-то закрыли дверь. И тогда включился свет. Я рухнул на пол и закрыл лицо руками. Лампы полыхали на полную мощность, а Дом кричал, обозленный, разъяренный, обманутый. Крик несся из радиоточек, из дверей пустых комнат, с лестничных клеток. Тонны кирпича, бетона и железа скрипели и рычали. Крик разрывал голову на части. Я катался по полу и зажимал уши руками.

Все стихло. Мало-помалу, как будто к Дому вернулось самообладание, он замолчал, и тут засмеялся я. Я лежал посреди коридора, хохотал и не мог остановиться.

– Ну, что, всемогущий? Сделали тебя, да? Сделали, сделали, я же вижу, и как… Красота… Ах ты, недоделанный…

Даже Дом иногда бывает бессилен. Видимо, расстроенный и в разбитых чувствах, он на время оставил меня в покое. Я поднялся на ноги и пошел туда, откуда в последний раз донесся голос. Там, где-то в конце коридора, должна быть спрятана дверь отсюда. Я еще не знаю, на что она похожа, но она обязательно должна быть, а иначе как девочка смогла уйти, а ведь она ушла, значит, это возможно, значит, я могу идти дальше, как бы ни издевался надо мной Дом.