Людмила Сурская - Оборотень Страница 27

— Княжна, извольте объясниться? Я запретила вам общаться с этой псиной?

— Маменька он мой друг, — сжала в мольбе кулачки на груди Таня.

Княгиня в неудовольствии свела брови.

— Вздор. Я велю ему идти прочь. Ослушаешься, прикажу пса пристрелить.

— Маменька, но мне будет плохо без него…

«В довершении всего мне только такого ещё недоставало! — думала, не теряя величественной позы, княгиня, сводя на переносице брови. — Барышня на выданье, а тут такое ребячество, увлечение собакой».

— Не говори глупости. — Резко оборвала дочь она, не собираясь отступать от своего решения.

— Маменька сжальтесь, не отбирайте добермана, накажите по-другому, я стерплю, но оставьте пса. — Пыталась хоть и, не очень надеясь на успех выторговать поблажку, Таня.

— Раз так… Собирайся, мы возвращаемся в Москву.

— Хорошо пусть будет по-вашему, — захлёбывалась слезами княжна. — Я уведу его. И больше вы его не увидите. Мне жаль, вы совсем не любите меня и безжалостны к страданиям вашей дочери.

— Княжна, извольте прекратить молоть ерунду. И уберите эту заразу. — Её палец упёрся в лежащую на лапах голову пса.

— Пошел вон! — топнула Марфа на собаку ногой, но доберман даже не отлепил морду от ковра.

— Вон! — вторила Марфе и Прасковья, и шум от топающих ног удвоился.

Таня сморщила от неудовольствия носик. «Вот растопались».

Княгиня, наклонив голову в знак окончания разговора и холодно смерив дочь непроницаемым взглядом, вышла из комнаты. Девки, мотнув подолами сарафанов, поспешили за ней. Выплыла француженка с совершенно безразличным к происходящему лицом. Потоптавшись, нянька погладила её по голове, вытерла платочком свои слезящиеся глаза и отправилась вслед за всеми. Таня осталась одна. Теперь она была опечалена в настоящем смысле этого слова. «Ах, маменька, отчего же вы так жестоки, ведь совершенно неправы!»

Глава 13

Таня, забрав пса, и глотая слёзы, отправилась с ним на кухню и, набрав в корзину, на дне которой была одежда для Сергея, еду, аккуратно выскользнула из поместья и взяла курс на охотничий домик. Зайдя в лес, она достала одежду и, всхлипывая, положила рядом с ним. Потом отстегнула ошейник и, отвернувшись к стволу берёзы и ковыряя пальчиком её кудрявую кору, стала ждать. Она слышала, как Сергей ворчал, натягивая сапоги, но не обернулась. Слёзы всё время катились из глаз, и булькало что-то горькое и обидное, как когда-то в детстве, в горле.

— Таня, я готов, идём. Детка, ну хватит уж тебе рвать себе душеньку. Я выкручусь. К тому же, может, ты вернёшься и попросишь проводить меня Митрича. Узнают, что ушла из дома без разрешения, тебя ждут неприятности от «жандармерии».

— Ну и пусть, — проглотив горечь, повернулась к нему.

Серж сидел на бревне. Нога закинута на ногу. Руки в замок сомкнуты на коленях. И ровным голосом чеканил ей:

— Тогда прекрати плакать, как маленькая, ей Богу. Она, что тебя за твои фокусы по головке погладить должна была?! Княжна, ты принимаешь всё близко к своему сердцу, так нельзя. Иди ко мне. — Он притянул её к себе на колени. Поглаживая по голове и тоненькой спине, чмокнув в висок, улыбнулся. — Успокаивайся уже, моя-то красота.

— Весьма близко, а как ты хотел. Она ж воспитанный человек, я ж надеялась… Это несправедливо. За что она так? Я не хозяйка сама себе. А если б с тобой так кто-то…

— Не обо мне речь. Я, это ж совсем другое. Не надо бунтовать. Это не поможет. Так сложена Русь. Мы все в ней крепостные.

Нахмурив брови и выдержав долгую паузу, она спросила:

— Это то о чём ты говорил мне?

— Ты весьма умная барышня.

— Серж, давай пойдём, а то совсем нет времени.

— Всё это, поверь, такие мелочи, что перепелиного яйца не стоят, — проговорил он, спуская её с рук и поднимаясь. Воспользовавшись свободой, она опять подошла к берёзе, погладила её тёплый и гладкий ствол. «Живёт же вот она сама по себе, как хочет и как вздумается, почему у людей иначе. Хотя с берёзой тоже не всё просто. Подойдёт какой-нибудь варвар и срубит её. Будет валяться лесная красавица обыкновенным бревном под чьим-то забором. Так неужели же в природе вообще нет ни свободы, ни независимости. Всё это только мечты, мифы и сказки?»

— Мне тебя жалко, как ты там будешь жить один, я к тебе привыкла, — развернувшись от берёзы, она уткнулась ему в грудь и зарыдала.

— Я взрослый мужик справлюсь.

— Мне не в тягость. Очень рада быть тебе полезной. Серж, я буду приходить каждый день. Обещаю, ты не будешь скучать.

— Таня, это опасно. Ты в лесу уже попала в историю… Изволь быть умницей.

В его словах она почуяла нечто такое, от чего сердце взялось тисками.

— Ты не выживешь здесь без меня, я не хочу, чтоб ты ослаб. Мы ж друзья, ты сам говорил… Позволь мне решать самой.

Она горячилась и от этого раскраснелась. Он, внимательно посмотрев на неё, прикусил себе губу. «Неужели, княжна, дорожит мной, а может даже и любит. Зная, правду обо мне любить — это похоже на сказку. А вдруг?! Если даже предположить такое, я не смогу воспользоваться её чувствами. Это сделает её несчастной женщиной. А отвечу — она вскоре поймёт свою ошибку, и будет ненавидеть меня. И так и эдак не сахар. Серж, и не мечтай, ты не можешь дать себе слабинку, на тебе род оборотней должен оборвавшись закончиться», — тут же одёрнув приказал он себе.

— Почему ты молчишь? О чём ты думаешь? — щебетала она, довольная этим полным безлюдным уединением, где никто ни шёл за ними подслушивая, и подглядывать было тоже некому.

— О том, как хорошо в лесу. Ты слышишь, как славно поют птицы. Сплошное удовольствие — Тихо говорил он, посматривая на неё. Скрывая чувства, по её лицу скользили лёгкие тени листьев и ветвей. Не разобрать, хотя всё равно было видно, что она переживает. Он всё время караулил, чтоб те раскидистые ветки, торчащие отовсюду, не поцарапали ей лицо. Она даже не замечала их агрессии. По ногам хлестала сочная высокая трава, и от чего-то было легко и совершенно не тревожно.

— Да, только кукушка, своим кукуканьем всё портит. — Возразила она. — Давай спросим, сколько нам вместе осталось быть?

— Ну попробуй, раз уж так интерес распирает. — Улыбнулся он своей обворожительной улыбкой, убирая с её пути очерёдную ветку.

«Сейчас он был безумно красив. Почему природа так жестока, делая всё недоступное и запретное потрясающе красивым». — Отвела она взгляд.

— Кукушка, кукушка, сколько мы будем рядом? — остановившись и приложив руки к губам воронкой, закричала она, устремляя просьбу к макушкам деревьев.

Кукушка мыкнула и замолчала. Таня зябко повела плечиками и расстроилась окончательно. Сергей улыбаясь, свободной от корзины рукой обняв Татьяну за талию, притянул тоненький стан девушки к себе.