Алмаз раджи. Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис Страница 28

Течение несло челнок и шхуну с одинаковой скоростью. Но шхуна так часто меняла курс и внезапно останавливалась, что почти не продвигалась вперед. О, если бы только я мог начать грести, то, несомненно, я бы нагнал ее в два счета!

Я решил рискнуть, несмотря на то что челнок могло снова захлестнуть волной. Приподнявшись, я начал с величайшей осторожностью подгребать к «Эспаньоле». Иногда меня и в самом деле захлестывало, и тогда я останавливался и вычерпывал воду. Вскоре я так освоился, что меня лишь изредка окатывала какая-нибудь шальная волна.

Шхуна постепенно приближалась, и я уже мог разглядеть поблескивавшую на поворотах медь румпеля[32]. На палубе не было ни души. Пираты или покинули судно или спали внизу. Тогда я запру палубный люк и смогу распоряжаться «Эспаньолой», как мне заблагорассудится.

Слегка накренившись, шхуна продолжала идти на юг. Ее паруса то наполнялись ветром, то бессильно опадали и начинали полоскаться. До меня доносился грохот блоков. В конце концов мне посчастливилось. Ветер ненадолго стих, и течение развернуло шхуну кормой ко мне. Сквозь открытый иллюминатор я увидел все еще горевшую над столом, несмотря на белый день, лампу. Грот опал, как знамя побежденных, и теперь шхуна двигалась только вместе с течением.

Удвоив усилия, я начал ее нагонять и был уже на расстоянии ста ярдов, как вдруг налетел новый порыв ветра. Шхуна легла на левый галс и снова заскользила по волнам, как ласточка. Я уже был в полном отчаянии, когда «Эспаньола вдруг описала широкий полукруг и устремилась прямо ко мне.

Расстояние между нами быстро сокращалось. Я видел, как пенятся под форштевнем шхуны волны, и с моей скорлупки она казалась ужасно громадной. И тут я понял, какая опасность мне угрожает. Времени для размышлений не оставалось. Челнок взлетел на гребень волны, а шхуна как раз зарылась в нее носом и ее бушприт навис прямо у меня над головой. Я вскочил на ноги и подпрыгнул, погрузив челнок в воду. Одной рукой я ухватился за утлегарь[33], а нога моя попала между штагом[34] и брасом[35]. Оцепенев от ужаса, я повис в воздухе. Слабый удар, раздавшийся снизу, дал мне понять, что шхуна отправила на дно мой челнок. Значит, все пути к отступлению отрезаны.

Глава 25

Черный флаг спущен

Едва я взобрался на бушприт, как полоскавшийся на ветру кливер с грохотом, похожим на пушечный выстрел, надулся, ложась на другой галс. Шхуна вздрогнула до самого киля, но в тот же миг все паруса снова потеряли ветер. Кливер хлопнул еще раз и обвис.

От внезапного толчка я едва не свалился в воду. В испуге я быстро пополз по бушприту и шлепнулся головой вниз на палубу. Я оказался на баке с подветренной стороны, и грот закрывал от меня часть кормы. На палубе никого не было. Доски палубы, немытые со времени начала мятежа, были покрыты следами грязных матросских башмаков. Пустая бутылка с отбитым горлышком перекатывалась от борта к борту.

Вдруг «Эспаньола» снова двинулась по ветру. Кливера позади меня заскрипели, растягивая снасти, руль повернулся сам собой, и все судно опять вздрогнуло. Ветер переложил гик[36] грота на другой борт, и я увидел на корме обоих пиратов. Тот, что был в красном колпаке, неподвижно лежал на палубе, раскинув руки, как распятый. Зубы его были зверски оскалены. Израэль Хендс сидел у фальшборта, свесив голову на грудь и бессильно опустив руки. Лицо его, несмотря на загар, было мертвенно-желтым, словно вылепленным из воска.

Шхуна металась, как взбесившаяся лошадь. Паруса вздувались то с одной, то с другой стороны, дергая реи так, что мачты стонали. Иногда в борт тяжело била большая волна, и тогда брызги взлетали фонтаном, окатывая палубу. В отличие от легкого челнока, большое судно не могло само выбирать себе дорогу среди волн.

При каждом толчке шхуны пират в красном колпаке подпрыгивал, но не менял положения и по-прежнему скалил зубы. Зато Хендс съезжал все ниже и ниже и наконец рухнул у кормового ограждения – так, что теперь я видел только его ухо и завитки курчавых бакенбардов.

Рядом с обоими на палубе чернели лужи застывшей крови, и я решил, что пираты, подравшись во хмелю, прикончили друг друга кортиками.

Я с любопытством и отвращением разглядывал обоих и вдруг обнаружил, что Израэль Хендс приподнимается, испуская жалобные стоны, и пытается снова сесть. Эти стоны, в которых не было ничего, кроме мучительной боли и смертельной слабости, невольно пробудили во мне сострадание. Но оно мигом испарилось, как только я вспомнил о разговоре, который подслушал из бочки.

Я подошел к грот-мачте и насмешливо проговорил:

– Вот я и снова на шхуне, мистер Хендс!

Боцман поднял на меня мутный, ничего не выражающий взгляд и промычал одно слово:

– Рому!

Я решил не терять времени даром и, проскользнув под гиком на корму, спустился в каюту. Там все было перевернуто вверх дном. Замки всех шкафов и ящиков сломаны, очевидно, в поисках карты, на полу грязные следы ног пиратов, собиравшихся здесь для попоек или совещаний, на переборке, выкрашенной белой краской и украшенной золоченым бордюром, – отпечатки сальных пальцев. Пустые бутылки грудой валялись в углу и позвякивали от качки. Один из медицинских справочников доктора Ливси лежал на столе, половина листов из него была вырвана – явно для раскуривания трубок. Лампа все еще горела угрюмым желтым светом.

Я спустился в погреб для провианта. Там не уцелело ни одного бочонка, а почти все бутылки со спиртным отсутствовали. Очевидно, пираты беспробудно пьянствовали с самого начала бунта. Порывшись, я все же обнаружил одну недопитую бутылку для Хендса. Себе я взял немного сухарей, сушеных фруктов и кусок твердого как камень сыру. Поднявшись на палубу, я сложил все это у руля, подальше от боцмана, вдоволь напился воды из бака, а потом подал бутылку с ромом Хендсу. Тот жадно припал к горлышку.

– Черт побери, вот этого-то мне и не хватало! – прохрипел он.

Я сидел у руля и молча закусывал.

– Как ваша рана? – спросил я его.

Хендс прохрипел в ответ:

– Будь здесь доктор, он бы в два счета поставил меня на ноги… Но мне вечно не везет. Что же до этого молодчика, – он указал на пирата в красном колпаке, – то он спекся. Впрочем, он никогда не был дельным моряком… Но ты-то как сюда попал?

– Я прибыл на борт, чтобы принять командование шхуной, мистер Хендс. Поэтому прошу вас беспрекословно выполнять все мои распоряжения.

Хендс уставился на меня с кислой миной, но промолчал. Щеки его от рома малость порозовели, но выглядел он по-прежнему скверно и при толчках сползал на палубу.

– Между прочим, мистер Хендс, мне вовсе не по душе этот черный флаг. С вашего позволения, я его спущу. Лучше никакого, чем такой.

Я пробрался к мачте, спустил черный пиратский флаг и отправил его за борт.

– Долой капитана Сильвера! Да здравствует капитан Смоллетт! – прокричал я, размахивая шапкой.

Хендс исподлобья следил за мной.

– Я полагаю, – наконец проговорил он, – что вы, капитан Хокинс, не откажетесь причалить к берегу. Верно?

– Конечно, – ответил я. – С большим удовольствием, мистер Хендс. Продолжайте!

Я с волчьим аппетитом принялся за сухари и изюм.

– Этот парень, – продолжал Хендс, кивнув в сторону убитого, – ирландец по имени О’Брайен, поставил вместе со мной паруса, потому что мы хотели вернуться обратно в бухту. Но теперь он мертвее тухлой воды на дне трюма. Так кто же, спрашивается, поведет шхуну? Одному, без моих советов, тебе не справиться. Поэтому дай мне выпить и закусить и помоги перетянуть рану платком или шарфом. А я скажу тебе, что делать со шхуной. Договорились?

– Но предупреждаю – я не собираюсь возвращаться на прежнюю стоянку! Я хотел бы добраться до Северной стоянки и пристать именно там, – заявил я.