Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов Страница 28

Тут я бросил читать, понимая, что все это звучит мне смутно знакомо. Кажется, что-то подобное уже встречалось в старых Брюсовых книгах. Я быстро перелистнул несколько страниц – вдруг он еще что-нибудь там отметил. И верно. Я снова принялся читать.

Бысть смертные, кто почитают Их и Им поклоняются, и иные, малые числом, коих Они наставляют во знании тайном. Из них один Эйбон из Гипербореи древней, и иные с ним иже…

Во внезапной вспышке воспоминания передо мной предстал старик Зиклер, торчащий в этом самом окне и талдычащий какой-то вздор кому-то в могиле, на кладбище – причем собеседник ему вроде бы даже отвечал. И снова я углубился в книгу, жадно выискивая отмеченные Брюсом фрагменты.

Ибо способы сии разные суть, вельми позабытые, коими Их пробудить возможно, и тогда становятся Они на время беспокойны и нетерпеливы и являют силу Свою. Из способов же один, Эйбоном описанный во книге его, таков буде…

Дальше следовало начало длиннющего заклинания из совершенно друг от друга не отличимых слов. Большая их часть побледнела и истерлась, будто от постоянного обращения к этой странице. И снова мне привиделся старый Зиклер, бормочущий в своем окне. Любопытство мое разгорелось уже сверх всякой меры. Я перевернул несколько страниц назад, туда, где начинались Брюсовы отметки.

Тако же злы оные суть, что земля, под которой лежат Оне, порчена бысть, странно и причудливо вельми, и даже самая почва, и странно то, что произрастает на ней. Альхазред во хронике его глаголет: тот, кого увлекли Оне во тенета Свои (пагубной силой Своей, кою источают, пробуждены бысти), пребывает навеки частью Их, немертвой, но новою и ранее не бывшею, и странною телесами, силе Их и мощи споспешествующею. И еще тако глаголил Альхазред: зол тот разум, коий пленен, но не взят, и пагубна земля…

Тут я снова прервал чтение, и взгляд мой перескочил на следующую страницу, где друг мой выделил сразу несколько абзацев, да так, будто они имели особую, первостатейную важность. Их я прочел с особым вниманием.

Суть промеж Них таковые, кто не спит и ждет беспокойно все время. Глаголют, что Оне унаследовали от Старейшин власть звать к себе зверей малых, животных; такоже скотину домашнюю и детей малых, и отроков; дале же слабых и немощных; дале всякого, кто спит близко, кому посылают Оне некий сон иже видение. И глаголют, что всякий, кого Оне тако позовут, станет Частию Их (сиречь, Все-во-Едином, коего Старейшины ожидают) и наставляет Тварей и самую землю, в которой Оные суть. Тако когда минет час, возрадуются Оне истинным достижением и труд Их окончен був; тако унаследуют Оне землю, коия некогда бысти Их.

А ведь еще Зиклер, помнится, говорил, что земля нам не принадлежит! И миссис Кори все намекала на тех, кто спал в этой самой комнате и видел один и тот же сон, а потом бесследно исчез. И Брюсов сон прошлой ночью, про кладбище и гробницу, что прямо за домом… Минут пять я сидел там, при свете мигающей масляной лампы, припоминая эти и другие вещи – а потом вскочил, как подброшенный, потому что меня захлестнула волна ледяного, липкого ужаса. И я еще жду, когда Брюс возвратится домой!

В то мгновение я понял, что делать. Прыгая через несколько ступенек, я ринулся вниз по лестнице и выскочил в темную ночь. Машину мы оставили за углом. Сорок пятого автоматического, который Брюс обычно держал в бардачке, на месте не оказалось – как и фонаря. Впрочем, какая, к черту, разница! Другой фонарик обнаружился в моих вещах: батарейки уже почти сели, но и на том спасибо.

Я проник сквозь дыру в изгороди и двинулся по бежавшей позади дома тропинке прямиком к склепу. Именно сюда Брюса что-то тащило во сне против его воли. Уж меня-то, по крайней мере, ничего не тащило, в этом я мог быть уверен. Вот заставь дурака богу молиться, черт его раздери…

Только оказавшись непосредственно перед гробницей, я убедился, что Брюс здесь и вправду был. Тяжеленная дощатая дверь стояла приоткрытая, прочертив на земле небольшую дугу. Железная цепь, удерживавшая ее, висела оборванная. Дальше дверь не открывалась, но я как-то умудрился протиснуться внутрь. Порыскав фонариком по сторонам, я обнаружил с одной стороны несколько полусгнивших деревянных гробов. Едва глянув на них, я обшарил влажные, заплесневелые цементные стены – и вскрикнул от удивления! Даже понятия не имея, что ищу, я уже все нашел. В задней части мавзолея в цементе зияла квадратная дыра. Я быстро подошел к ней и ткнул фонариком внутрь: коридор за нею шел слегка под уклон футов десять, а потом, кажется, выравнивался. Преисполненный решимости последовать за Брюсом, куда бы он ни отправился, я низко нагнулся и полез в проход.

В конце уклона я снова посветил вперед. Сердце у меня подпрыгнуло от волнения: коридор оказался узкий, но достаточно высокий, чтобы можно было выпрямиться в полный рост – и он простирался гораздо дальше, чем хватало слабого лучика света! Я медленно двинулся вперед.

В темноте едва различались другие коридоры, поменьше, ответвлявшиеся от основного… а вот что меня действительно поразило, так это что он бежал, судя по всему, прямиком к оврагу!

Кругом царила застоялая, мерзкая вонь, накатывавшая на меня волнами, которые впору было пощупать рукой. Я потрогал мокрую стену и аж содрогнулся: это была та же самая затхлая, сыроватая, серая почва, которую пробовал на поле Брюс – только гораздо хуже. Тут она оказалась еще и слизистой. Она только что не шевелилась у меня под пальцами, словно была… живой. Никогда я еще не был так близок к тому, чтобы бросить все и кинуться назад, но вместо этого заскрипел зубами и продолжил путь.

Нога моя ткнулась во что-то твердое. Нагнувшись и пошарив по полу, я поднял Брюсов автоматический пистолет. Он был еще чуть-чуть теплый… – значит, из него недавно стреляли. Все сомнения покинули меня, оставив только страх и дурное предчувствие. Я стоял там, в зловонном подземелье, держа в руке недавно стрелявший чужой пистолет, и думал, что мне делать.

Как обычно, все решили за меня. Я услышал звук. Быстро погасив фонарь, я остался в темноте, напряженно прислушиваясь. Сердце так колотило мне кровью в уши, что я едва сумел различить тот звук, когда он пришел снова. Но я все-таки услышал – слабый и дальний, а совсем не близкий, как мне вначале показалось. Это был голос. Невнятный и смазанный голос, вроде бы певший какие-то заклинания или гимны, и гимны эти были богомерзки и чужды всему живому, несмотря на всю свою зыбкость, уж в этом я был уверен. Я стоял и слушал, а звук тек ко мне издалека, по коридору, убегавшему к оврагу. Он был радостный и даже ликующий, то возносил торжествующие хвалы, то снова падал до исковерканного, полного непотребных смыслов бормотания, от которого у меня вся кожа шла мурашками, хотя ни единого слова я различить не мог.

Я стоял там и слушал этот отвратительный ритуал, понимая, что мне надо что-то собрать воедино… что какие-то куски головоломки расползаются из-под пальцев… что-то связанное с Лайлом Уилсоном… но никак не мог вспомнить… Мысли стали какие-то спутанные и беспомощно трепыхались в голове. Не дерзая включить фонарь, я ощупью прошел несколько шагов вперед.

– Брюс! – позвал я негромко и прислушался.

Потом чуть громче:

– Брюс! Ты меня слышишь? Я знаю, ты где-то здесь!

И тогда – о, боже! – я услышал что-то еще, какой-то другой звук, к гимну не относившийся, куда более близкий, прямо передо мной. Я встал как вкопанный, задержал дыхание и навострил уши. Что-то во тьме, всего в нескольких ярдах впереди, двигалось в моем направлении.

– Брюс, это ты? – снова позвал я.

И внезапно понял, что слышу совсем не шаги, ничего даже близко похожего на шаги – и ни на что слышанное мною раньше. Мне никогда не снились кошмары; я никогда не знал гадкого страха замкнутых пространств. Никогда я не пробуждался посреди ночи в холодном поту, оттого что нечто нечистое и чудовищное подбирается ко мне из темноты, так что рука сама лихорадочно бросалась шарить в поисках шнура от лампы, и не падал, взмокший, обратно на подушки и не страшился снова смежить веки.