Кирилл Кудряшов - Круги на воде Страница 28

Вторая пуля вонзилась ему в шею, вновь отбросив на шаг назад. Руки метнулись к новой ране, чтобы зажать ее, открывая, тем самым, старую… Ошмотья серой кожи и капли крови, вылетев из затылка уродца, вместе с пулей, прошедшей насквозь, прошли сквозь черную стену, покинув этот мир.

Урод зарычал, издавая низкие гортанные звуки и постоянно шевеля губами, будто пытаясь что-то сказать, но издавая при этом лишь клацанье своих зубов.

— Убирайся!!! — выкрикнул я, вновь нажимая на курок и всаживая пулю точно в глаз существа.

Урод покачнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но его ноги подломились в выгнутых в обратную сторону коленях, и он повалился на землю, стоя почти вплотную к черной преграде. Его голова и верхняя часть туловища исчезли за гранью, а подергивающиеся в конвульсиях ноги остались с этой стороны, в моем мире…

Я поднялся с земли и подошел к нему. Босые ноги, изъеденные язвами, еще легонько подергивались — жизнь не собиралась так просто уходить из тела этого создания. Я хотел, было, пнуть его ногой, чтобы убедиться что он все-таки мертв, но вглядевшись в язвы на его теле, в некоторых из которых копошились белые личинки, все же не рискнул делать этого.

Закинув автомат на плечо я направился к машине, как вдруг какой-то неестественный звук заставил меня обернуться.

Тело урода, все в том же положении, распростертое на земле, исчезало в черноте границы миров. Кто-то, или что-то, тащило его с той стороны… Меня передернуло при мысли о том, что еще может обитать там, за черной стеной, как вдруг чернота всколыхнулась, и из нее показалась когтистая рука. Она сжималась и разжималась, будто пытаясь пощупать своими скрюченными пальцами воздух этого мира…

За ней появилась вторая, третья, четвертая… Обитатели другого мира, как несколько минут назад я сам, экспериментировали, что произойдет с их конечностями за преградой.

Не помню, как автомат оказался в моих руках. Я ощутил его только когда он задергался, отсылая все новые и новые порции свинца в сторону черной стены… Помню, что я кричал что-то, выкрикивал проклятия и оскорбления, глядя как исчезают, вдергиваются обратно длинные кривые руки уродцев, желавших проникнуть в мой мир. Я продолжал давить на курок даже тогда, когда рожок автомата опустел…

Дрожащими руками я открыл машину и достал из бардачка еще один. В этот момент я пожалел, что не взял в свое время гранат — сейчас они пригодились бы как никогда. Будь у меня под рукой ядерная ракета, я без колебаний отправил бы ее ТУДА, в черноту. Но у меня не было ничего, кроме «Калашникова», казавшегося раньше таким надежным, а сейчас — таким ничтожным и бесполезным.

Звук моих выстрелов унесся прочь по мертвой степи, подступавшей к грани миров, и надо мною повисла тишина, как ничто другое гармонировавшее с черной стеной, возвышающейся передо мной. Не слышно было ни пения птиц, ни даже шелеста ветра. Там, где заканчивался мир, умирало все…

Я простоял так еще не меньше десяти минут, готовый расстрелять все патроны в стену, если из нее, вдруг, покажется еще хоть одна покрытая язвами рука. Но либо я перестрелял всех уродов на той стороне, либо они поняли, что за преградой таится опасность, с которой лучше не связываться.

Я умчался прочь, оставляя позади себя шлейф пыли, поднятый с мертвой земли. Я ехал, проклиная себя за то, что вообще решился на эту поездку. За то, что позволил себе увидеть границу миров, и уж тем более за то, что осмелился заглянуть за нее…

Саша ждала меня у ворот. Она выглядела обеспокоенной, но когда я вышел из машины, ее лицо озарилось радостной улыбкой. Самой красивой, какую мне только доводилось видеть…

Я не сказал ей ничего… Ни о границе мира, ни, тем более, о существах, обитающих за ней. Мы вместе разобрали результаты моей поездки, вместе порадовались тому, что у нас теперь есть мощная полноприводная машина. А дальше, дальше все было как обычно. Стандартные заботы двух последних обитателей вымершего мира. Работа по хозяйству, готовка ужина… Я уже начал привыкать к этой деревенской жизни, и Саша, кажется, тоже.

Она все чаще и чаще улыбалась и шутила, доя корову, цитировала ей на память стихи Маяковского, а потом жаловалась мне, что «Лошадь» у Маяковского была, а вот про корову наш великий поэт что-то ничего не сочинил. И что в результате наша Перчатка (как мы окрестили корову в первый же день — надо же было ее как-то назвать, а сказать «буренка» — язык не поворачивался) жутко обиделась на все человечество… А вечером, демонстрируя невероятные для девушки познания в электронике, Саша подсчитала, сколько батареек нам нужно соединить вместе, чтобы получить желаемые 220 Вольт и посмотреть на видео какое-нибудь кино.

Правда, когда я помножил это число на 50, чтобы получить еще и необходимый ампераж, у Саши, почему-то, отпало всякое желание везти из города вагон батареек…

Другими словами, она все больше и больше напоминала ту Сашу, которую я знал в другом мире, но от этого у меня на душе становилось только тяжелее. Теперь я знал правду! Знал, что передо мной не копия той Саши, а лишь слепок проекции реального человека на мое воображение. Зазеркалье не пропускало меня в иные миры — оно каждый раз создавало новый мир, отталкиваясь от моих же потребностей. И сейчас, вместе с миром «Безмолврого Армагеддона» оно создало и Сашу. Девушку моей мечты. Девушку, созданную специально для меня.

Ведь там, в реальном Медянске, я знал Сашу всего-то какие-то пару дней и, как следствие, успел увидеть лишь положительные стороны ее характера. То, что я не видел темного уголка ее души не означало, что его не было! Просто я не видел его! И вот теперь рядом со мною находилась девушка, впитавшая в себя лишь самое лучшее, что было в настоящей Саше и, быть может, еще и то, что я хотел, чтобы в ней было.

Девушка моей мечты…

Наверное, о моей Саше пел Бутусов, сам того не осознавая: «У тебя больше нет никого, кроме того, кто придумал тебя…»

В тот вечер, когда мы сидели в темноте, при свете одной лишь свечи, разговаривая обо всем, что приходило в голову, когда Сашины волосы касались моего лица, а моя рука лежала у нее на плече… В тот вечер я впервые признался самому себе, что происходящее перестало быть просто отпуском. Я, профессиональный ловелас, безнадежный бабник и редкостный подлец, перестал думать о сидящей рядом со мной девушке, как о девушке. Я начал думать о ней, как о человеке…

Чего я хотел, отправляясь сюда, в этот уголок Зазеркалья? О чем мечтал и чего желал? Мечтал о Саше, и желал ее. Я представлял себя героем, который спасет беззащитную девушку от верной гибели, и к которому она тут же бросится на шею. Когда мы окажемся с ней под одним одеялом? Ближайшей же ночью? Нет, скорее всего на следующей, ведь ничто не портит ожидания события так, как само событие. Ведь не в обладании желаемым… Впрочем, я начинаю повторяться.