Клайв Баркер - Книга крови 2 Страница 28

Я взял и кое-какую одежду – только то, что она носила, когда мы с ней встречались. Ничего интимного: я не фетишист. Я не собирался отправляться домой и зарываться в ее нижнее белье, вдыхая ее запах, я просто хотел иметь что-то, что помогло бы мне помнить о ней, восстанавливать ее в памяти. Хотя никогда я не встречал человеческого создания, которому бы так шла собственная кожа, – лучшая из одежд. Вот так я потерял ее во второй раз, больше из-за собственной трусости, чем по вине обстоятельств.

~~

Петтифир никогда не подходил близко к дому, где они четыре недели держали мисс Эсс. Ей более-менее давали все, о чем она просила, кроме свободы, а она просила лишь это, и то с самым отвлеченным видом. Она не пыталась бежать, хотя это было довольно просто сделать. Раз или два она гадала, сказал ли Титус двум мужчинам и женщине, которые охраняли ее в доме, на что она была способна, и решила, что нет. Они относились к ней так, словно она была всего-навсего женщиной, на которую Титус положил глаз. Они охраняли ее для его постели, вот и все.

У нее была своя комната, а бумаги ей предоставляли сколько угодно, так что она вновь начала писать свои воспоминания с самого начала.

Был конец лета и ночи становились холодными. Иногда, чтобы согреться, она лежала на полу (она попросила их вынести кровать) и позволяла своему телу колыхаться, как поверхность озера. Ее собственное тело, лишенное секса, вновь стало для нее загадкой, и она впервые поняла, что физическая любовь – это попытка проникнуть в ее плоть, в самое интимное ее "я", неизвестное даже для нее самой. Она смогла бы понять себя лучше, если бы с ней был кто-нибудь, если бы она чувствовала на своей коже чьи-то нежные, любящие губы. Она вновь подумала о Васси, и озеро, пока она думала о нем, поднялось точно в бурю. Грудь ее вздымалась, словно две колеблющиеся горы, живот двигался, точно поглощенный странным приливом, течения пересекали застывшее лицо, огибая губы и оставляя на коже отметки подобные тем, что оставляют на песке волны. А поскольку она была потоком в его памяти, она отдавалась течению, вспоминая его.

Она вспоминала те немногие случаи, когда в ее жизни был мир, и физическая любовь, свободная от гордости и тщеславия, всегда предшествовала этим моментам покоя. Возможно, были и другие пути достижения душевного покоя, но тут она была неопытна. Ее мать всегда говорила, что женщины больше в ладу с собой, чем мужчины, поэтому их жизнь течет спокойнее, но в ее жизни было полно разлада и так мало способов с ним справиться.

Она продолжала записывать свои воспоминания и дошла до девятого года жизни. Она отчаялась изложить события – ей трудно было описать, что ощущала она, когда впервые поняла, что становится женщиной. Она сожгла записки в камине, стоящем посреди комнаты, и тут появился Петтифир.

Боже мой,– подумала она, – это власть? Не может быть!

Петтифир выглядел так, словно он был болен. Он изменился физически, как один из ее друзей, который потом умер от рака. Месяц назад он казался здоровым, а сейчас как будто что-то пожирало его изнутри. Он выглядел точно тень человека – кожа его была серой и морщинистой. Лишь глаза сверкали, напоминая глаза бешеной собаки.

Одет он был шикарно, как на свадьбу.

– Джи.

– Титус.

Он оглядел ее с головы до ног.

– Ты в порядке?

– Спасибо, да.

– Они давали тебе все, о чем ты просила?

– Они великолепные хозяева.

– Ты не сопротивлялась?

– Сопротивлялась?

– Тому, что находишься здесь. Закрытая. Я был готов, после Линдона, что ты еще раз поразишь невинного.

– Линдон не был невинным, Титус. А эти люди – да. Ты не сказал им.

– Я не счел это необходимым. Я могу закрыть дверь?

Он сделал ее своей узницей, но пришел он сюда, точно посланник во вражеский лагерь, чья сила была больше. Ей нравилось, как он вел себя с ней, осторожно, но властно. Он закрыл двери, запер их.

– Я люблю тебя, Джи. И я боюсь тебя. Вообще-то я думаю, что люблю тебя потому, что боюсь. Это что, болезнь?

– Я бы так подумала.

– Я тоже так думаю.

– Почему ты выбрал именно это время, чтобы прийти?

– Я должен был привести свои дела в порядок. Иначе начнется неразбериха. Когда я уйду.

– Ты что, собираешься уходить?

Он поглядел на нее, мышцы его лица подергивались.

– Надеюсь на это.

– Куда?

И все же она не догадывалась, что привело его в этот дом, заставив привести в порядок все дела, попросить прощения у жены (та в это время спала), перекрыть все каналы отступления, уладить все противоречия. Она все еще не могла догадаться, что он пришел умереть.

– Ты свела меня на нет, Джи. Свела к ничтожеству. И мне некуда идти. Ты понимаешь о чем я?

– Нет.

– Я не могу жить без тебя, – сказал он. Это была непростительная банальщина. Он что, не смог выразиться каким-нибудь другим образом? Она чуть не засмеялась, настолько тривиально все это выглядело.

Но он еще не закончил.

– И я не могу жить вместес тобой, – его тон резко изменился, – потому что ты раздражаешь меня, женщина. Все мое естество отторгает тебя.

– Так что же? – спросила она мягко.

– Так что... – он вновь стал нежен, и она начала понимать, – ...убей меня.

Это выглядело гротескно. Его сверкающие глаза уставились на нее.

– Это то, чего я хочу, – сказал он. – Поверь мне, это – все, чего я хочу в этом мире. Убей меня, как сочтешь нужным. Я уйду без сопротивления, без сожаления.

– А если я откажусь? – спросила она.

– Ты не можешь отказаться. Я – настойчив.

– Но ведь я не ненавижу тебя, Титус.

– А должна бы. Я ведь слабый. Я бесполезен для тебя. Я ничему не смог тебя научить.

– Ты меня очень многому научил. Теперь я могу сдерживать себя.

– И когда Линдон умер, ты тоже себя сдерживала, а?

– Разумеется.

– По-моему, ты слегка преувеличиваешь.

– Он заслужил все, что получил.

– Ну тогда дай мне все, что я, в свою очередь, заслужил. Я запер тебя. Я оттолкнул тебя тогда, когда ты нуждалась во мне. Накажи меня за это.

Она вспомнила старую шутку. Мазохист говорит садисту: «Сделай мне больно! Пожалуйста, сделай мне больно!» Садист отвечает мазохисту: «Не-ет».

– Я выжила.

– Джи.

Даже в этой, крайней ситуации, он не мог называть ее полным именем.

– Ради Бога! Ради Бога! Мне от тебя нужно всего лишь одно. Сделай это, руководствуясь любым мотивом. Сочувствием, презрением или любовью. Но сделай это, пожалуйста, сделай это.

– Нет, – сказала она.

Внезапно он пересек комнату и сильно ударил ее по лицу.

– Линдон говорил, что ты шлюха. Он был прав, так оно и есть. Похотливая сучка, вот и все.