Дин Кунц - Шорохи Страница 29

– Я похож на Квазимодо?

– Как? – растерялась она.

– Я не ковыряюсь в зубах на людях, – заверил он.

– Лейтенант Клеменца!

– Или все дело в том, что я – коп?

– Что-что?

– Некоторые не считают полицейских за людей.

– Я не из их числа.

– Вы не сноб?

– Нет. Просто…

– Может, все дело в том, что у меня мало денег и я не живу в Вествуде?

– Лейтенант, я провела большую часть своей жизни в бедности и далеко не всегда жила в Вествуде.

– Тогда в чем дело? Что со мной не так?

Хилари улыбнулась.

– Все так, но…

– Ну, слава богу!

– Просто у меня нет времени.

– Мисс Томас, даже президент Соединенных Штатов ухитряется иногда выкроить вечерок для себя. Даже глава «Дженерал моторс». Даже папа. Даже господь бог отдохнул в седьмой день от трудов праведных.

– Лейтенант…

– Меня зовут Тони.

– Тони, после всего, что мне пришлось пережить за последние два дня, я не очень-то настроена веселиться.

– Если бы я собирался веселиться, то пригласил бы клоунессу.

Хилари снова улыбнулась, и ему безумно захотелось поцеловать ее.

– Мне нужно побыть одной.

– Вот как раз этого-то вам и не нужно после всего, что произошло. Я не единственный, кто так считает. – Тони оглянулся. Его маленький друг по-прежнему сидел на дорожке. – Спросите мистера Лягушонка.

– Кто это?

– Мой добрый знакомый. Очень мудрая особа. – Тони слегка нагнулся и уставился на лягушонка. – Скажите, мистер Лягушонок, ей нужно развеяться?

Зверюшка пискнула.

– Вы совершенно правы, – резюмировал Тони. – А как по-вашему, я подхожу ей в спутники?

– Пи-пи, – ответил лягушонок.

– Что он сказал? – поинтересовалась Хилари.

– Что, если вы откажетесь поужинать со мной, он запрыгнет к вам в спальню и будет всю ночь квакать.

Хилари улыбнулась.

– Тогда сдаюсь.

– Значит, в субботу? Я заеду за вами в семь часов.

– Что мне надеть? – спросила Хилари.

– Что-нибудь обычное. Так до субботы? – Он обернулся к лягушонку: – Спасибо, друг мой.

Тот мигом ускакал в кусты.

– Смущается, когда его благодарят, – прокомментировал Тони.

Хилари, смеясь, закрыла за собой дверь. Когда они отъехали, Фрэнк спросил:

– Что ты там делал так долго?

– Условился о свидании.

– С ней?

– С кем же еще?

– Счастливец!

Они проехали еще пару кварталов. Фрэнк сказал:

– Уже четыре. Пока доедем до управления и отчитаемся, будет пять часов. Хочешь один раз в жизни вовремя уйти с работы? До завтра с Бобби Вальдесом ничего не случится. Зайдем куда-нибудь выпить? В «Дыру», например?

Это был первый раз, когда Фрэнк предложил вместе провести свободное время.

В четыре тридцать главный патологоанатом подписал распоряжение о частичном вскрытии трупа Бруно Гантера Фрая: только в области ранения. Он не стал выполнять вскрытие сам, потому что спешил на шестичасовой самолет до Сан-Франциско, а поручил своему помощнику.

Покойник ждал в холодильной камере вместе с другими мертвецами, такой же неподвижный, как они.

Через двадцать минут после возвращения Хилари домой у нее зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Алло?

Кто-то подождал несколько секунд и дал отбой. Ошибся номером? Но почему он не сказал об этом?

«Опять ты ищешь кругом чудовищ, – упрекнула она себя. – Фрай мертв. Это была страшная история, но она уже позади. Ты отдохнешь пару дней и приступишь к работе над постановкой «Волка». Иначе можно кончить дни в сумасшедшем доме».

Тони пришел домой, умылся, надел джинсы, голубую клетчатую рубашку и легкую куртку и отправился в бар «Дыра», недалеко от управления, куда часто заглядывали полицейские.

Фрэнк уже ждал его, по-прежнему в костюме. Тони поддел к нему.

Подошла официантка по имени Пенни, с ямочкой на подбородке и песочными волосами. Взъерошила Тони волосы и спросила:

– Что закажешь, Ренуар?

– Миллион наличными, «Роллс-Ройс», вечную жизнь и признание масс.

– А с чего начнем?

– Пожалуй, с пива.

– А мне бутылку «скотча», – попросил Фрэнк.

– Будет сделано.

Когда официантка отошла, Фрэнк поинтересовался:

– Почему она назвала тебя Ренуаром?

– Это был известный французский художник.

– Ну и что?

– Я тоже художник. Правда, не французский и не известный. Пенни обожает меня дразнить.

– Ты пишешь картины? А почему я не знал?

– Да я пару раз закинул удочку, но ты не проявил интереса. С таким же успехом можно было говорить о грамматике суахили.

– Ты работаешь маслом?

– И маслом. И карандашом. И тушью. И акварелью. Но больше всего маслом.

– Давно ты этим занимаешься?

– С детства.

– Продал что-нибудь?

– Я рисую не для продажи, а ради удовольствия.

– Я бы не прочь взглянуть.

– Как-нибудь приглашу тебя в свой музей.

– Музей?

– В свою квартиру. Там мало мебели, но очень много картин.

Пенни принесла напитки. Некоторое время они молча пили. Потом потолковали о Бобби Вальдесе и снова замолчали. Фрэнк заговорил первым:

– Ты, наверное, думаешь, зачем это я пригласил тебя посидеть в баре?

– Должно быть, чтобы выпить.

– Не только. – Фрэнк поворошил в бокале соломинкой. Звякнули кусочки льда. – Я хочу кое-что сказать.

– Ты уже сказал.

– Я ошибся в случае с мисс Томас.

– Ты принес ей свои извинения.

– Я и перед тобой хочу извиниться.

– Не стоит.

– Нет, подожди. Знаешь, почему я перестал различать, где правда, а где ложь? Это все из-за Вильмы.

– Твоей бывшей жены?

– Ага. Ты правильно сказал утром, что я заделался женоненавистником.

– Должно быть, она тебе здорово насолила?

– Дело не в этом, а в том, как это на меня подействовало. Ты знаешь, Тони, сколько я не спал с женщиной? Десять месяцев. С тех пор, как она ушла, – за четыре месяца до развода.

Тони не знал, что сказать.

– Она нашла другого? – спросил он наконец и сразу догадался, что попал не в бровь, а в глаз.

Но Фрэнк еще не был готов к такому откровенному разговору и сделал вид, будто не расслышал вопроса.

– Меня, главное, мучает то, что это отражается на работе. Я всегда стремился к совершенству. Так было до развода. Потом я возненавидел женщин и охладел к работе. – Он отхлебнул «скотча». – Но что, черт бы его побрал, стряслось с шерифом Напы? Почему он солгал?

– Скоро узнаем.

– Хочешь еще выпить?

– О’кей.