Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник) Страница 29

— Слышал, как цыгане говорят, будто желаниями нашими управляет дьявол. И вот теперь почти убедился в этом. Идемте скорее, дело того стоит, Холмс. Труп еще совсем свеженький и все подозреваемые налицо.

— Вы прямо-таки пугаете меня своим рвением, Лейстрейд! — воскликнул Холмс, иронически шевельнув бровями.

— Нечего изображать передо мной увядшую фиалку, любезный. Я примчался сюда предложить вам дело, раскрыть которое всегда было вашей заветной мечтой. О чем вы говорили раз сто, не меньше, если мне не изменяет память. Идеальное убийство в замкнутом пространстве!

Холмс направился было в угол комнаты, возможно, взять эту свою совершенно чудовищную трость с золотым набалдашником, по неким неведомым для меня причинам полюбившуюся ему последнее время. Но, услышав слова насквозь отсыревшего гостя, резко развернулся и уставился на него:

— Вы это серьезно, Лейстрейд?

— Ну, неужели я стал бы мчаться сюда в такую погоду и в открытом экипаже, рискуя заболеть крупом? — резонно возразил ему Лейстрейд.

Тут, впервые за все время, что мы были знакомы (несмотря на то, что фразу эту приписывали ему бессчетное число раз), Холмс обернулся ко мне и воскликнул:

— Живее, Ватсон! Игра начинается!

По дороге Лейстрейд не преминул кисло заметить, что Холмсу всегда дьявольски везло. Хотя Лейстрейд попросил возницу шарабана подождать, на улице его не оказалось. Но не успели мы выйти из двери под дождь, как послышался стук копыт, и из-за угла выкатила какая-то древняя колымага. Уже само по себе чудо — так быстро найти свободный экипаж под проливным дождем. Мы уселись и незамедлительно тронулись в путь. Холмс сидел как обычно слева, глаза непрестанно обшаривали все вокруг, замечая каждую мелочь, хотя что особенного можно увидеть на улице в такой день… Впрочем, возможно, мне только так казалось. Не сомневаюсь, что каждый пустынный угол улицы, каждая омываемая дождем витрина могли порассказать Холмсу немало — хватило бы на целый роман.

Лейстрейд назвал вознице адрес на Сейвайл-роу, а потом спросил Холмса, знает ли тот лорда Халла.

— Слышал о нем, — ответил Холмс, — однако никогда не имел удовольствия знать лично. Теперь, очевидно, узнаю.

Судовладелец, занимался торговыми перевозками?

— Именно, — кивнул Лейстрейд. — Однако удовольствия узнать его лично вам не светит. Лорд Халл был во всех отношениях и по отзывам самых близких и… гм, дорогих ему людей, человеком крайне противным. Даже грязным, как загадочная картинка в замызганной детской книжонке. Но теперь и с противностью, и грязностью покончено. Сегодня примерно в одиннадцать утра, — тут он открыл крышку карманных часов и взглянул на циферблат, — то есть ровно два часа сорок минут тому назад, кто-то воткнул ему нож в спину. Лорд Халл находился в это время в своем кабинете, сидел за письменным столом и перед ним лежало завещание.

— Стало быть, — задумчиво начал Холмс и раскурил трубку, — кабинет этого малоприятного лорда Халла и является, по вашему мнению, тем идеально замкнутым пространством моей мечты, так? — Он выпустил из ноздрей столб голубоватого дыма и глаза его насмешливо блеснули.

— Лично я, — тихо ответил Лейстрейд, — считаю, что так.

— Нам с Ватсоном доводилось и прежде копать такие ямы, однако воды в них никогда не обнаруживалось, — заметил Холмс и покосился на меня, а затем снова занялся изучением проносившихся мимо нас перекрестков и улиц. — Помните «Пеструю ленту», Ватсон?

Еще бы я не помнил! В том деле тоже была запертая комната, это верно, но там имелись также вентилятор, ядовитая змея и убийца — дьявольски изощренный тип, умудрившийся поместить второе в первое. То было плодом работы жестокого, но блестящего разума, но Холмс все же раскусил этот твердый орешек, и времени ему понадобилось всего ничего.

— Каковы факты, инспектор? — спросил Холмс.

Лейстрейд начал излагать ему факты сдержанным и сухим тоном профессионального полицейского. Лорд Альберт Халл слыл тираном в бизнесе и деспотом в доме. Жена не уходила от него только из страха, а если б ушла, никто не посмел осудить бедняжку за это. Тот факт, что она родила ему троих сыновей, похоже, ничуть не смягчил подхода Халла ко всем домашним делам в целом и к супруге в частности. Леди Халл неохотно говорила об этом, но ее сыновья не унаследовали сдержанности матери. Их папаша, говорили они, не упускал ни единого случая придраться к ней, обругать или раскритиковать в пух и прах. Не упускал он также и возможности выбранить ее за транжирство… Впрочем, не только ее одну, всех членов семьи, когда они собирались вместе. Оставаясь с женой наедине, он совершенно игнорировал ее. За исключением тех случаев, мрачно добавил Лейстрейд, когда вдруг ощущал потребность поколотить несчастную. Что случалось нередко.

— Уильям, старший из сыновей, сказал мне, что, выходя к завтраку с опухшим глазом или синяком на щеке, она всегда рассказывала одну и ту же историю. Будто бы забыла надеть очки и ударилась по близорукости о дверной косяк. «Она ударялась об этот самый косяк как минимум раз, а то и два на неделе, — сказал Уильям. — Вот уж не предполагал, что в нашем доме столько дверей».

— Гм-м, — буркнул Холмс. — Веселый, как я погляжу, парень! И что же, сыновья ни разу не пытались положить этому конец?

— Она бы не позволила, — ответил Лейстрейд.

— Лично я склонен называть это безумием. Мужчина, который бьет свою жену, вызывает отвращение. Женщина, которая позволяет ему делать это, вызывает отвращение и недоумение одновременно.

— Однако в ее безумии прослеживается определенная система, — заметил Лейстрейд. — Система и то, что можно назвать «осознанным терпением». Дело в том, что она лет на двадцать моложе своего господина и повелителя. К тому же сам Халл всегда был заядлым пьяницей и обжорой. В семидесятилетнем возрасте, то есть пять лет тому назад, он впервые в жизни заболел. Подагрой и ангиной.

— Подождем, когда кончится буря и насладимся солнышком, — заметил Холмс.

— Да, — кивнул Лейстрейд. — Но уверен, эта мысль привела многих мужчин и женщин к вратам ада. Халл позаботился о том, чтобы все члены семьи были осведомлены о размерах его состояния и основных пунктах завещания. И они при его жизни немногим отличались от рабов.

— В данном случае завещание служило как бы двусторонним договором, — пробормотал Холмс.

— Именно так, старина. На момент смерти состояние Халла составило триста тысяч фунтов. Что касалось расходов по дому, то бухгалтер регулярно представлял ему все счета, наряду с балансным отчетом по грузовым перевозкам. Следует заметить, и в этом мистер Халл умел держать семью на коротком поводке.