Антология - Монстры Лавкрафта (сборник) Страница 29

– Ну, я же не отправлю вас к ним, в гущу шестидесяти трех чудовищ, если это то, на что вы намекаете. Я не представляю, как они отреагируют, и, соответственно, никак не могу гарантировать вашу безопасность.

Керри бросила взгляд на охранные посты и только тогда заметила, что все они были идеально триангулированы – здесь все находилось под прицелом.

– Но ведь и вы не хотите спровоцировать их, чтобы пришлось открывать огонь?

– Это было бы контрпродуктивно.

– Тогда сами выберите одного, – сказала Керри. – Вы знаете их лучше, чем я.

Если у инсмутских заключенных все еще имел силу какой-либо общественный строй, то Эсковедо, по-видимому, решил начать с вершины их сложившейся иерархии.

Заключенного, которого ей привели, звали Барнабас Марш – если, конечно, ему еще нужно было имя, которое никто из представителей его вида не мог выговорить. Возможно, теперь имена использовались лишь надзирателями для собственного удобства, но если они все еще имели значение, то в случае с этим заключенным сыграла свою роль фамилия – Марш. Барнабас приходился внуком Обеду Маршу, капитану кораблей, который, если верить деревенским легендам, бывал в странных местах, как в море, так и под водой, откуда и привез образцы ДНК и связь с существами, которая изменила ход истории Инсмута.

Барнабас был стариком уже при аресте, а по человеческим меркам он стал более чем древним. Керри старалась не воспринимать его как чудовище, но не могла подобрать никакого другого слова ни к нему, ни к остальным заключенным. Марш показался ей самым ужасным из всех – в нем она видела одутловатого, бочкообразного человека, который когда-то был властным и все еще не забыл, кем был и чем занимался.

За усами на его раздувшейся шее возмущенно колыхались жабры. Толстые – шире, чем у любого человека, – губы растягивались книзу в несходящей властной усмешке.

Он ходил раскачиваясь, будто уже не был приспособлен к жизни на суше. Когда двое охранников в бронежилетах подвели его к комнате, он посмотрел на Керри сверху вниз и прошел внутрь, волоча ноги, будто решил уступить и потерпеть ее, пока это вторжение не закончится. Постояв достаточно долго, чтобы с презрением оглядеть стол и стулья, стоящие в центре комнаты, он снова двинулся к углу, где сполз на пол, облокотившись плечом там, где стены соприкасались, оставляя место для его спины с острыми шипами.

Керри начала:

– Полагаю, вы меня понимаете. Каждое слово, – сказала она. – Но при этом не можете или не хотите разговаривать так, как разговаривали в первые десятилетия своей жизни, хотя я не вижу ни одной причины, по которой вы не могли бы меня понимать. И этим вы превосходите всех божьих тварей, с которыми мне удавалось общаться.

Он посмотрел на Керри выпученными черными глазами. Эсковедо был прав: это был определенно нечеловеческий взгляд. Даже не взгляд млекопитающего. Она не наделяла животных человеческими качествами, хотя млекопитающие – собаки, кошки и даже многие дикие звери – часто смотрели на нее с теплом. Но этот взгляд… От этих глаз веяло холодом, они смотрели испытыюще, и Керри чувствовала, что он считает ее уступающей ему во всех отношениях.

Воздух в комнате, и так прохладный, казалось, стал вовсе ледяным, и Керри всем своим существом захотелось увеличить расстояние между ними. Мог ли он чувствовать ее страх? Возможно, он принял это как данность. Очевидно, он мог быть опасен – чем внимательнее она на него смотрела, тем больше у него казалось острых точек, столь же убийственных, что и кончики его коротких пальцев. Но Керри пришлось положиться на персонал тюрьмы, который обеспечивал ее безопасность. И хотя в комнате не было охраны, чтобы не накалять атмосферу, за ними наблюдали через камеру. Если Марш станет ей угрожать, комнату заполнят газом, который вырубит их обоих за несколько секунд. Она проснется с головной болью, а Марш очутится в своей яме.

И ничего не будет достигнуто.

– Я говорю «божьи твари», потому что не знаю, к кому вас отнести, – объяснила она. – Я знаю, что о вас думают другие. Что вас считают неестественными, отклонением от нормы. Впрочем, я не говорю ничего такого, чего бы вы не могли услышать здесь за восемьдесят с лишним лет.

Заинтересовало ли это его хоть немного? Если едва различимый наклон головы что-нибудь значил, то возможно, что заинтересовало.

– Но если существуете вы и целые семьи, колонии вам подобных, значит, вы не отклонение. Значит, вы находитесь в пределах возможностей природы.

До этой минуты Керри понятия не имела, что собирается ему сказать. Общаясь с животными, она не привыкла обращать особого внимания на то, что именно она говорит. Важнее было, как она это говорит. Животные, как и маленькие дети, воспринимают интонацию, а не смысл слов. В большинстве случаев они предпочитают высокие тона. А также реагируют на прикосновения.

Но здесь ничего из этого не сработает.

Барнабас Марш был неземным существом, причем очень сильным, обладал знаниями, которым было много веков. Керри продолжала говорить с ним, пытаясь преодолеть эту пропасть между ними, – как она делала всегда. Независимо от вида животного, у нее всегда имелся способ наладить контакт. Это было что-то, к чему она могла приспособиться, – образ, звук, оттенок вкуса, какое-нибудь обостренное чувство, переполнявшее ее. И как только она восстанавливала равновесие, она использовала этот ключик, чтобы открыть дверь к дальнейшим возможностям.

Керри говорила с Маршем о море, что было самой очевидной темой, потому что, несмотря на различия между ними, у них было много общего. В них обоих была вода и соль, и оба они зародились в воде и соли – просто он был ближе к исходному состоянию, только и всего. Вскоре Керри почувствовала влияние приливов, направление течения, холодную и влажную силу тяжести, манящую ниже, ниже, ниже к еще большим глубинам, затем уравновешивающее усилие давления, и там, где когда-то можно было оказаться раздавленным, теперь было уютно… холодный кокон, который был и одеялом, и всем миром, покалывающим ее кожу и приносящим вести из тысячи государств в каждом направлении…

И вдруг, вздрогнув, она поняла, что это не она выбирала тему моря.

Она только следовала за ним. Хотел этого Марш или нет.

Керри смотрела в его холодные, нечеловеческие глаза, не зная, что именно таится в них, пока ей не стало казаться, что в них было только море. Море было всем, о чем он думал, чего хотел и что имело для него значение. Он чувствовал настолько сильную тоску, что она всерьез засомневалась, что ей удастся пробиться сквозь нее, чтобы узнать, что же такое особенное происходит сейчас. Приближение чего они все чувствовали сейчас так же, как и пятнадцать лет назад.