Энн Райс - Любовь и зло Страница 29

Я понял, что стою под дождем. Это мне не понравилось. Не хотелось промокнуть. Не хотелось намочить лютню. Я стоял в темноте, меня поливало дождем, и я замерзал.

Закрыв глаза, я помолился Богу, в которого верю, Богу из моей системы верований, подумал я горько, попросив Его помочь мне.

«Я верю в Тебя. Я верю, что Ты здесь, и неважно, ощущаю ли я это или нет, знаю ли наверняка. Я верю во вселенную, которую создал Ты, породил Своей любовью, Своей силой. Я верю, что Ты видишь и знаешь все».

Я думал про себя: я верю в Твой мир, и Твою справедливость, в Твой промысел. Я верю в то, что всего несколько минут назад слышал в музыке. Я верю во все то, что невозможно отрицать. И в центре всего пылает огонь любви. Позволь моему сердцу и разуму сгореть в этом огне.

Я смутно сознавал, что делаю сейчас выбор, и это был единственно возможный выбор.

В голове прояснилось.

Я услышал мелодию, доносившуюся из палаццо, ту самую, которая поразила меня, когда музыканты только начали играть. Не знаю, то ли я сам вообразил ее в отголосках далекой музыки, то ли они действительно снова исполняли эту тему — она походила на призрачный отзвук. Но я узнал мелодию и принялся напевать себе под нос. Мне хотелось плакать.

Но я не заплакал. Я постоял немного, успокаиваясь и собираясь с силами, и темнота больше не казалась мне такой уж мрачной и окутывающей целый мир. Вот если бы еще Малхия вернулся, подумал я, если бы только еще немного поговорил со мной. Почему он допустил, чтобы ко мне пришел демон, этот злобный диббук? Почему он позволил? Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы задавать подобные вопросы? Не я устанавливал правила для этого мира. Не я устанавливал правила своей нынешней миссии.

Надо сейчас же вернуться к Виталю.

Малхия предоставил мне подобную возможность, дал шанс выполнить задание до конца, и именно это я и намереваюсь сделать.

Слева вдалеке я узнал узкую улицу, по которой пришел в этот дворец. Я поспешил в обратном направлении и вернулся на площадь перед домом, где жил Виталь.

Я стремительно шагал к воротам, глядя себе под ноги, и тут навстречу выскочил Пико, который набросил мне на голову и плечи плащ. Он завел меня в арку ворот, пряча от дождя, и быстро вытер лицо сухим чистым полотенцем.

В железном гнезде на стене мерцал одинокий факел, а на маленьком столе стоял простой железный канделябр с тремя зажженными свечками.

Перед мысленным взором я видел лицо Анканока, слышал его голос, объясняющий «систему верований», слышал развернутые предложения, какие он произносил, знакомые фразы, которые так и лились с его губ. Я видел его горящие страстью глаза. А потом услышал шипение, когда он все-таки назвал свое имя.

Я снова видел пламя и слышал оглушительный шум, каким сопровождались ослепительные вспышки. Я привалился к сырой каменной стене.

Меня вдруг посетила мысль: никогда не знаешь что-либо наверняка, даже если твоя вера безгранична. Ты просто не знаешь. Твоя жажда, твоя тоска могут длиться вечно. Даже здесь, в этом странном доме, в другом столетии, имея перед собой все доказательства, предоставленные Небесами, я все-таки не знаю всего, что хотел бы знать. Меня не покидает страх. Какой-то миг назад со мной разговаривал ангел, но вот теперь я совершенно одинок. И острое желание узнать причиняет боль, потому что это желание покончить с напряжением и страданиями. А они на самом деле не кончаются никогда.

— Хозяин сказал, что вы покидаете нас, — произнес Пико с отчаянием. — Он велел передать вам деньги. Он благодарит вас.

— Мне не нужны деньги.

Старый слуга, кажется, обрадовался моим словам и убрал кошель.

— Но, господин, — произнес он, — умоляю вас. Не уходите. Мой хозяин сейчас заперт в доме синьора Антонио. Отец Пьеро потребовал, чтобы его никуда не выпускали, пока не соберутся остальные священники. Его держат под замком из-за этого демона.

— Я не брошу Виталя, — сказал я.

— Слава Небесам! — воскликнул Пико и заплакал. — Слава Небесам! — повторял он снова и снова. — Если моего хозяина признают виновным в ведовстве, в приговоре можно не сомневаться. Он погибнет.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло!

Я развернулся, чтобы войти в дом.

— Нет, господин, прошу вас, не ходите туда. Демон несколько часов назад успокоился. Если подойти к лестнице, он почует нас и снова примется за свое.

— В таком случае оставайся здесь, а я собираюсь поговорить с этим демоном, — сказал я. Я взял со стола железный подсвечник. — Я только что беседовал с одним демоном, так что второй вряд ли чем-нибудь меня напугает.

10

Не успел я дойти до каменной лестницы, как услышал диббука. Он громыхал высоко над головой. Я вспомнил слова Виталя о том, что «наверху» он обнаружил домашнюю синагогу и сакральные книги. Я двинулся вверх по ступеням, прикрывая рукой дрожащее пламя свечей, прошел мимо двери кабинета Виталя дальше, на последний этаж.

Шум делался громче и настойчивее. Что-то разбилось. Послышались удары и грохот, как будто какие-то предметы швыряли в стену.

В конце концов я остановился, распахнув дверь, за которой оказалась просторная комната. Повисла тишина. Потолок здесь был как будто немного ниже, чем на других этажах, но не сильно.

В отблесках свечей сейчас же замерцали в глубине комнаты серебряные дверцы Ковчега, хранилища, в котором, без всяких сомнений, и покоились священные книги народа Моисея. Ковчег стоял у восточной стены. По одну сторону от него было устроено небольшое возвышение, обращенное в центр комнаты, а перед ним выстроилось несколько пыльных скамей. Дальше, справа, помещался большой расписанный и позолоченный экран. За ним стояла одинокая длинная скамейка, по-видимому, предназначенная для женщин, которые приходили сюда молиться и слушать Тору. Стены были отделаны панелями из прекрасного темного дерева, хотя и не настолько темного, чтобы я не смог разглядеть на них многочисленные черные надписи на иврите. Сбоку от возвышения был стол, на котором громоздилась гора свитков.

С потолка свисали изящные серебряные люстры. Окна были забраны ставнями, запертыми на засов. И конечно же, мои свечи служили единственным источником света.

Внезапно скамьи передо мной задрожали, затем поехали, одна скамейка наползала на другую, и люстры заскрипели, раскачиваясь на серебряных цепях.

Небольшая книжка в переплете поднялась со скамьи и полетела прямо на меня, заставив пригнуться. Книга шлепнулась на пол у меня за спиной.

— Кто ты такой? — спросил я решительно. — Если ты диббук, то я требую, чтобы ты назвал свое имя!