Антон Фарб - Глиф Страница 29

Вот и сейчас, после десяти минут базарного гвалта, когда Анжела, не выдержав, хлопнула в ладоши и призвала всех к порядку, ничего разумного так и не прозвучало.

— Мне кажется, — заявила Анжела, — что надо сделать перерыв. Маргарита Петровна, а организуйте-ка нам, пожалуйста, вашего замечательного чая…

К чаю непонятной травяной смеси, в которой и чая-то не было) хозяйка квартиры на пару с Мариной подала яблочный пирог и, вопреки местному обычаю, не ложечки, а вилки, как положено.

— Резюмирую, — Анжела взяла слово, пока все остальные сражались с оказавшимся резиновым пирогом. — На основании известного, мы можем предположить следующее. Все непосредственные авторы данных vévés — то есть, те, кто их рисовал — действовали вслепую, не понимая, что творят, и, скорее всего, считали происходящее некого рода игрой. Все пять известных нам vévés появились в течение одной ночи. Вполне возможно, что были и другие, о которых мы пока не знаем. Найти их — одна из первостепенных задач, которая перед нами стоит…

Пока Анжела вещала, как генерал перед штабом, называя задачи и назначая ответственных за их исполнение (чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело), Ника продолжала изучать фотоснимки. Украдкой она протянула руку и передвинула крест Легбы в центр стола. Пусть это будет площадь. Теперь Самеди, синагога, снизу, на юге. Эрзули, собор, к западу. Айзан, телецентр, восток. И Дамбалла, собор, на севере. Пестрая скатерть, уставленная чашками и блюдечками, и засыпанная крошками, была похожа на ветхую карту. Надо будет проверить на настоящей карте — на самом деле все четыре храма (если, конечно, считать телецентр храмом — а впрочем, почему бы и нет? Прихожан у него поболе, чем у всех остальных вместе взятых) находятся на равном расстоянии от площади или нет?

— …следовательно, нам надо найти ответы на три главных вопроса, — продолжала вещать Анжела. — Первый — кто за всем этим стоит? Второй — какую цель он преследует? И третий — какая связь между vévés и Житомиром?

— Можно? — подняла руку Марина и, после благосклонного кивка, встала. — Кажется, я знаю ответ на третий вопрос.

— Вот как? — неподдельно удивилась Анжела.

— Чаплыгин, — сказала Марина. — Тот художник, про которого я вам рассказывала.

— Который повесился? — уточнила Наташа.

— Он самый. За несколько дней до той ночи — ну, когда появились vévés — у нас в библиотеке открылась его выставка. И какие-то вандалы осквернили одну из его картин.

— Я помню, — важно кивнула Анжела. — Тебе все-таки удалось найти взаимосвязь?

Вместо ответа Марина выложила на стол, поверх разложенного Никой пасьянса, цветную фотографию приснопамятной картины. Идиллический городской пейзаж, изуродованный багровой печатью в форме колеса со сломанными спицами.

Над столом повисла гробовая тишина. Те из женщин, кто запасся камнями-амулетами, почти одновременно схватились за них, и только Илона, забыв про свой голубой камешек, судорожно стиснула в руке вилку и не сводила взгляда с багрового колеса.

— Черное Солнце, — прокомментировала Анжела. — Но это же арийский символ, при чем тут vévés?

— Чаплыгин, — запинаясь, сказала Марина. — Глеб Эрнестович жил на Гаити. Четыре года. Изучал местную культуру. Наверняка, и вуду тоже. Да за это время он мог сам стать жрецом-бокором!

— Хм, — протянула Анжела. — Это вполне возможно. Значит, первый символ…

— Глиф, — неожиданно для самой себя перебила ее Ника.

— Что-что?

— Глиф, — повторила Ника, жалея, что подала голос. — Предлагаю называть это глифом.

— Пусть будет глиф! — раздраженно отмахнулась Анжела. — Первый глиф появился на картине Чаплыгина. Арийское неоязычество против гаитянского. Как интересно… Значит, война? Война знаков? То есть, за всем этим может стоять не один человек, или одна группа, а несколько противоборствующих друг с другом? Тут есть над чем поразмышлять на досуге…

— Кровь!!! — вдруг завизжала Наташа и ткнула пальцем в сидящую напротив Илону. — У нее кровь!!!

Илона, остекленев глазами и сжав в правой руке вилку так крепко, что побелели костяшки пальцев, совершенно механически царапала зубьями вилки свое левое запястье. Кровь капала на скатерть большими, темно-красными каплями.

Истерика в чисто женском коллективе также вспыхивает на порядок быстрее, чем в смешанном. Нике пришлось дважды применить физическую силу (первый раз — чтобы растолкать орущих женщин, а второй — чтобы поднять разом отяжелевшую Илону со стула и отволочь в ванну), а потом самой как следует поорать, чтобы добиться от Маргариты Петровны перекиси водорода и спонжиков.

Промыв достаточно глубокие царапины под струей ледяной воды (Илона начала медленно приходить в себя, будто отходя после серьезной попойки или таблеток вроде экстази — или чем там сейчас принято закидываться в гламурном мире?), Ника обработала ранку перекисью и прижала ватку. Расковырять вену Илона не успела, хотя явно к этому стремилась, но кровь продолжала струиться прямо на замшевые сапожки Ники. Вот ведь, твою матушку, в сердцах выругалась Ника, меняя тампон. Использованный ватный кругляш упал на пол, и Ника, одной рукой поддерживая обмякающую Илону, а другой — зажимая ее запястье, краем глаза заметила, что первый, самый яркий отпечаток на ватном диске, имеет вполне определенную форму:

Она уже видела нечто подобное совсем недавно, сегодня, буквально только что… Ну да, точно! У девочки-эмо был браслет с Футарком. Ника буквально впихнула начинавшую лопотать Илону в могучие руки Маргариты Петровны, выскочила в коридор, метнулась в комнату — но поздно, слишком поздно, девчонки и след простыл, и только лежал на столе, среди позабытых камушков, дешевый стальной браслетик с рунами.

8

Руки ему связали за спиной, туго, но бестолково — если бы машину не бросало так из стороны в сторону, Ромчик смог бы распутать веревку. Но кто бы не сидел за рулем, водить он то ли совсем не умел, то ли недавно научился: то и дело рвал с места, резко тормозил, лихачил на легких поворотах и сбрасывал скорость почти до нуля перед сложными. Машину — это был джип-паркетник, Ромчик не успел разглядеть ни модель, ни марку, только запомнил, что цвет вроде бы светлый, серый или металлик — мотало по дороге, как пьяного матроса, а вместе с ней мотало и Ромчика по багажнику. Он дважды стукнулся головой о запаску, саданулся коленями о какой-то железный ящик и с трудом избавился от воткнувшегося в спину гаечного ключа. Эх, были бы свободны руки — и ключ бы еще как пригодился… но развязаться у Ромчика не получилось.