М. Таргис - Песнь камня Страница 3

Однако иногда с гор среди бела дня вдруг наползали черные грозовые тучи, иногда река Мей пересыхала и сочилась по собственному ложу чахлой струйкой, лишая бани всегда изобильного запаса воды, или же, наоборот, разливалась, выходя из берегов, струясь прямо по улицам и превращая узкую длинную долину внизу в непролазную топь. Тогда городская администрация, к изумлению и смеху иностранцев, бросалась перебирать ветхие статуты и выяснять, чем именно прогневил город гордых и капризных Кёдолаи. Судя по дальнейшему развитию событий, семейка эта во все времена отличалась взбалмошным характером и вряд ли среди ее членов сыскался бы хоть один здравомыслящий человек. Чего стоила, например, внезапная вырубка ряда молодых осин, высаженных перед виллой одного нувориша на верхнем уровне, или закрытие пользовавшейся большим успехом ювелирной лавки, или публичная казнь на центральной площади пары десятков голосистых петухов, которых один незадачливый делец привез на лето в Эштехедь, рассчитывая неплохо заработать на петушиных боях! Впрочем, гости города привыкли относиться к подобным выходкам коренного населения как к проявлениям своеобразного чувства юмора. И нельзя было не признать, что осины загораживали великолепный вид сверху на город, хозяин ювелирной лавки оказался мошенником, выдававшим за золотые изделия из серебра, лишь снаружи покрытые позолотой, а владельцу петухов щедро возместили ущерб. А погода в результате непременно изменялась к лучшему, впрочем, климат здесь был воистину благодатный, и подобные странности происходили редко и в любом случае ненадолго.

Единственный же побочный наследник легендарных князей лишь пожимал плечами и доверительно рассказывал со своей всегдашней полной иронии кривой усмешкой, будто дорогая тетушка Евфимия-Розмонда известила его, что более не сердится, но, право же, она совсем отвыкла от петушиных воплей с тех пор, как самолично свернула шею последнему кочету в Эштехеде в 1745 году. После этого в салоне, за бильярдным столом, либо в театральном фойе, где происходила беседа, повисала неловкая тишина, пока присутствующие пытались понять, острит молодой граф или сам верит в то, что говорит. Впрочем, от Альби фон Кларена гости города привыкли ждать подвоха и втайне подозревали, что половина всех этих диких на их рациональный взгляд казусов втайне организована именно им. У графа была опасная репутация бретера и сердцееда, однако его никак нельзя было отнести к тем, о ком говорят «душа нараспашку», или, как выразился бы, например, мистер Дьюер, «сердце на рукаве». И никто не решался спросить фон Кларена, как, собственно, он относится к тому, что когда-то тихая долина, принадлежавшая его предкам до последней тропки и заводи, превратилась ныне в средоточие плебейских развлечений, а сам граф не имел обыкновения исповедоваться перед малознакомыми людьми даже после нескольких бутылок. А близких знакомых у него не было.

Итак, в городе было всё, о чем может мечтать человек, не слишком стесненный в средствах и желающий хорошо отдохнуть: прекрасные виды, здоровый климат, быстро развивающаяся индустрия развлечений, возможность пощекотать нервы, если появится такое желание, или же получить духовное наслаждение, исследуя старинные церкви и остатки крепостных стен, страшноватые легенды (вечный повод для спекуляций и интеллектуальных споров) и умилительные местные суеверия и обычаи (источник насмешек и снисходительных покачиваний головой).

В последнее время в городе было спокойно, никаких происшествий не случалось, Кёдолаи, если они на самом деле существовали, мирно спали в фамильном склепе, а город к началу декабря уже потихоньку захватывала предрождественская суета, люди были озабочены поиском подарков и пошивом праздничной одежды, не откладывая на Адвент[7].

Разумеется, никому ни в каком страшном сне не могло присниться, что этот прекрасный городок буквально в одно утро прекратит существование. Обильный снегопад, выбеливший вершины хребта и окруживший призрачные башни Кёдоля смутной морозной дымкой, уступил оттепели, растопившей сугробы на нижних склонах. Погода резко менялась несколько раз, бросаясь то в мороз, то в почти летнее тепло, и в конце концов горы не выдержали такого издевательства и после выпадения очередных осадков с горного гребня стронулись тяжелые массы снега, переполнившаяся река хлынула вниз с невиданной мощью, разливаясь по лесистым уступам, выворачивая с корнями вековые стволы и снося домишки горных жителей. Гигантский сель помчался на долину, словно горы хотели сбросить наросший за столетия покров, оставив лишь голую породу. И как раз на пути этого потока оказался беззащитный, никак не ожидавший от родных гор такого предательства Эштехедь.

Коляска с натугой взбиралась по крутому склону. Славный мерин Каштанек хрипел, стонали ступицы, однако здесь, наверху, грязевой поток уже не угрожал измученным беженцам: озверевшая река бесновалась ниже и западнее, а здесь, на узкой улице, образованной рядом старинных домов и скальной стеной, было тихо, и даже ветер не мог пробиться сюда. Дома казались пустыми. Возможно, их жители первыми услышали грохот лавины и поспешили убраться из опасного места, или же дома эти пустовали и до того – вид у облезлых от времени, давно не крашеных стен был откровенно запущенный.

– Нет, так дело не пойдет! – сварливым тоном объявил Ярнок. – Каштанек сейчас рухнет! Попрошу хотя бы мужчин выйти из коляски и идти пешком!

Британские корреспонденты безропотно подчинились: экипаж и мерин были их единственной надеждой, и с этим следовало считаться. Правда, чтобы Фрэнки смог вылезти, пришлось сначала забрать из коляски саквояж и выпихнуть Хильду. Дьюер взвесил саквояж в руке, вздохнул с мужественной улыбкой идущего на непосильный подвиг героя и понес его; Хильда грузно затопала следом.

– Я могу занять ваше место, я легче и прекрасно умею править лошадьми, – с искренним желанием помочь и милой наивностью обратилась Янина к кучеру.

Ярнок вспыхнул, несмотря на холод и мелкую морось, которой сменилась мокрая метель, но возразить ему было нечего, и, пробормотав по-мадьярски нечто явно непереводимое, он слез с козел. Янина, которой вовсе не хотелось выходить из экипажа наружу и лишний раз набирать полные туфли снежной жижи, проворно вскарабкалась на сундук и ловко перелезла через спинку на кучерское сиденье.

Дьюер поставил саквояж на землю, чтобы поаплодировать, Фрэнки присоединился к нему. Ярнок осуждающе хмыкнул и поглубже надвинул шляпу. Янина грациозно поклонилась, не поднимаясь с козел.

Они продолжили путь, Каштанек двигался шагом, но явно повеселел, и даже дождь стал реже, а рев текущей воды, грязи и снега остался далеко внизу, там всё еще что-то грохотало и трещало, и ни у кого из невольных беженцев не было желания возвращаться на нижние уровни – впрочем, теперь, когда последний паровоз ушел, в этом и смысла не было. Янина не выдержала долгого молчания и нарочито веселым тоном задала давно занимавший ее вопрос:

– Я понимаю, что в моем положении привередничать не приходится, но любопытно было бы узнать, куда мы все-таки едем?

– Вы озвучили то, что было на уме у каждого из нас, милая мисс Линдентон, – признал Дьюер и повернулся к кучеру: – Ярнок?

– К пациенту, – проворчал тот. – На верхний синт.

– Сдается мне, в данных обстоятельствах, – заметил Дьюер, – тем более, если наша цель так высоко, самым разумным было бы переждать наверху, пока стихия не успокоится. Как думаешь, Ярнок, пациент твоего доктора согласится приютить нас на некоторое время?

– Если жив еще, – ответил Ярнок и, подумав, добавил: – А если нет, мы сами там останемся – кто нас тогда выгонит?

– Мне нравится ход твоих мыслей, – мрачно усмехнулся Дьюер. – Тем не менее дай Бог здоровья этому пока неизвестному нам вероятному благодетелю…

– Это Альби фон Кларен, – коротко присовокупил Ярнок, и Дьюер от удивления чуть не выронил саквояж.

– Я уже не уверен, что хочу там оставаться, – раздумчиво произнес он. – Как и в том, что нам это позволят…

– Он – самый знатный человек в городе, – припомнила Янина. – Не думаю, что потомок древнего аристократического рода способен выставить за дверь…

Дьюер пожал плечами:

– Судя по тому, что я о нем знаю, это тип себе на уме. Не привык я ждать добра от этой зажравшейся – простите, мисс Линдентон – аристократии…

– А чем он болен? – поинтересовалась Янина. – Доктор, насколько я поняла, приехал к нему, а не к кому-то из домашних?

– Каких домашних! – протянул Ярнок. – Кроме пары слуг, в доме больше никого, денег нет, а закладывать Кёдоль не хочет, да и кому он нужен, если до него и не добраться? Орвош ур в самую рань уехал, когда еще и не началась эта канитель… – он махнул рукой в сторону скрытого за опустевшими домами города внизу. Ярнок явно был не из тех, кто сразу переходит к сути вопроса. – Дуэль у них была, – он сплюнул, метко попав в щербину в кубике мостовой, и довольно крякнул. – За орвош уром заехали секунданты, поэтому обошлись без меня. Но потом он посылал за некоторыми снадобьями и остался там надолго, дело серьезное…