Мэйв Флай - С. Дж. Лид Страница 3

Лицо Лиз побледнело.

Она любит парк. Лиз любит парк больше, чем любое другое место на земле. Ее мечта - обручиться в одинаковых мышиных ушках с будущим мужем, любящим парк, выйти замуж в замке Золушки, провести волшебную ночь, нарушив свою чистоту и быстро отбросив ее в заветный номер люкс в замке на Восточном побережье, который она никогда не сможет забронировать. Вся ее комната в общей квартире с белым ковром завалена парковой атрибутикой, ежедневный завтрак - пончики в форме мышки. Она смотрит мультфильмы на повторе, особенно старые. Она ни разу не мастурбировала, бережет себя для Бена, Джейка или Пола, который, несомненно, сам будет девственником. Может быть, не Джейк. Джейки иногда трахаются. Я не знаю. Я рифмую. Я хочу еще раз перепихнуться, прежде чем нам придется вернуться на смену.

Лиз искренне говорит мне:

- Не понимаю, почему ты с ней водишься. Ты же лучше.

Она всегда считала Кейт злобной девчонкой, а меня - слабовольной закадычной подружкой, и ей никогда не было нужды верить в обратное.

- Мы идем в "Bэв" сегодня вечером или как?

Кейт говорит это мне, не обращая внимания на Лиз. Ее лицо вернулось к своему израненному, лишенному преувеличения образу, и я не могу не задаться вопросом, подстригала ли она когда-нибудь свой "куст" или он просто буйно разросся в ее хлопковых трусиках принцессы.

- Да, может быть, - говорю я, отвлекаясь.

"Bэв", сокращенно от "Вавилон", - это стриптиз-клуб на тему Старого Голливуда, расположенный в подвале стриптиз-клуба на пиратскую тему "Трап", куда ходят все приезжие ньюйоркцы. Мы с Кейт ходим туда, потому что те же самые приезжие почти всегда ищут калифорнийских милашек, чтобы выпить, в надежде избавиться от смены часовых поясов, ежедневного гнева и всего остального, что накопилось у них внутри. Готовы к тому, что их промежность превратится во что-то желанное или даже частично желаемое. В любом случае, это обычно вопрос перспективы. И они всегда уходят на следующий день.

- Я бы хотела закончить свою книгу, - говорю я, - но, может быть, после.

Лиз с тоской смотрит на платье Кейт, долго вздыхает, опустив плечи, а затем поворачивается, чтобы взглянуть за грань бесконечной бездны желаний.

- Нет, сучка, ты обещала, помнишь? Моему брату.

Кейт наклоняется так близко, что ее волосы касаются моей руки, и я чувствую запах ее пота и тошнотворно-сладкие духи из универмага, которые, по ее словам, она носит с момента полового созревания. Я только мельком вижу дырочку в ее языке, где находился пирсинг до того, как она вынула его для этой работы. Этот язык может говорить на пяти языках, на один больше, чем мой собственный. Именно так она получила эту работу, а скорее всего - мы обe. Миллениалы с избыточным или недостаточным образованием, мы все на одно лицо, но так или иначе мы обе оказались здесь.

И вот я вспоминаю. Ее брат только что переехал в город. Я забыла. В последнее время мои мысли были... в другом месте.

3

Всего в нескольких минутах ходьбы вверх по холму от гигантского западного бара для туристов в стиле борделя на Сансет Стрип, находится большой средиземноморский дом, увитый лианами и цветами, который открывается только ночью. По обе стороны огромной деревянной двери импортного производства растут взрослые кактусы - южноафриканская порода, которую можно встретить по всему городу перед красивыми домами, подобными этому. Черенки этого кактуса продаются в Интернете по цене около двадцати долларов за штуку. Его сок, известный как "молочный латекс", при попадании в глаза или на кожу вызывает сильную сыпь, слепоту и смерть у домашних животных и людей. Об этом почти никто не знает. Но я-то знаю.

Я возвращаюсь домой, задевая пальцами один из кактусов.

Говорят, что никто не может быть из Лос-Анджелеса. Это, конечно, не относится ни ко всем, ни даже к большинству белых людей, которых они имеют в виду, ни к большинству представителей меньшинств, составляющих яркую и жизненную ткань этого города. Однако это относится ко мне. Откуда я родом, не так уж важно, поскольку мое предназначение - быть здесь, а предыстория, как правило, преувеличена. Она создана лишь для того, чтобы удовлетворить нашу потребность понять, почему человек такой, какой он есть, классифицировать и патологизировать, вместо того чтобы просто принять. Но я не лишена щедрости, так что вот ее суть:

Мы с родителями расстались в плохих отношениях несколько лет назад. Их проступок заключался в том, что я появилась на свет как нечто совершенно отличное от них и совершенно непонятное для них. Но тот, кто по-настоящему испытал на себе этот внутренний остракизм, не только гормональную бурю подросткового возраста, но и то огромное непонимание и предательство, которое заключается в полной невозможности быть замеченным, поймет, что это вовсе не просто неудача.

Единственный человек, который существует в моем мире помимо Кейт, - это женщина, которая меня приютила. Моя бабушка, Таллула, была актрисой во времена славы Голливуда, не настолько известной, чтобы люди слышали мое имя и знали, с кем я связана, но достаточно известной, чтобы при виде ее лица, когда они раньше видели ее лицо, они часто останавливались, хмурили брови и пытались понять, почему она им так глубоко знакома. Но ее знаменитая фотография, сделанная на Хэллоуин, украшает бесчисленные стены, продается в отпечатках, которые, скорее всего, стоят меньше двадцати долларов, на углах улиц или на сайтах торговых сетей. Про нее говорили, что она самая ангельская из всех старлеток, ее лицо вечно юное и невинное, ее натуральные почти белокурые волосы - редкий товар в этом городе. А ее глаза. Голубые, как лед, даже сейчас. Такие же, как мои. По правде говоря, мы так похожи, что почти идентичны. Но у людей короткая память. И их редко волнует что-то помимо себя.

И вот теперь я здесь, ее двойник, ее призрак, невидимо преследующий Стрип.

* * *

Вхожу в дом через парадную дверь, меня встречает фойе, за которым открывается большая гостиная. С одной стороны дома находится моя спальня, с другой - хозяйская, комната моей бабушки. Между ними - ряд открытых пространств: столовая, кухня, бар.