Стивен Кинг - Игра Джеральда Страница 3

Джесси вздохнула: «Да, именно так».

— Джеральд, я действительно не хочу.

Теперь она говорила громче, и вспыхнувший было огонь в его глазах погас. Хорошо. По крайней мере, он ее хотя бы слышит. Возможно, все не так уж и плохо. Не отлично, как это было давным-давно, когда все было просто великолепно, а просто хорошо. Затем огонек появился снова, за ним последовала усмешка.

— Я проучу тебя, моя гордая красавица, — произнес он. Он действительно сказал это, произнося слово «красавица», как некий лорд в плохонькой мелодраме о викторианской эпохе.

«Ладно, пусть уж он забавляется. Просто позволь ему продолжать, и скоро все закончится».

С этим голосом Джесси была более знакома и собиралась последовать его совету. Она не знала, одобрила бы ее Глория Стейнем или нет, да для нее это было и не важно; этот совет привлекал своей практичностью. Пусть он делает, что хочет, и скоро все закончится. Что и требовалось доказать.

Затем его мягкая рука с короткими пальцами, с такой же розовой, как и на пенисе, мякотью потянулась к ней и обхватила ее грудь, и что-то внутри нее взорвалось — так лопаются перенапряженные сухожилия. Джесси с силой повела бедрами и отбросила его руку.

— Оставь, Джеральд. Открой эти дурацкие наручники и позволь мне встать. Меня перестала забавлять эта игра еще в марте, когда на земле лежал снег. Меня это не возбуждает, напротив, я чувствую себя нелепо.

Теперь он услышал ее. Она заметила это по тому, как потухло желание в его глазах; так гаснут свечи под порывом сильного ветра. Она считала, что до него дошли, по крайней мере, два слова: «дурацкие» и «нелепо». Он был жирным ребенком в очках с толстыми линзами, ребенком, который не встречался с девушками до восемнадцати лет — целый год до этого он сидел на жесточайшей диете и пытался опоясать себя тугим ремнем, прежде чем тот действительно сошелся на нем. К тому времени, когда он стал второкурсником, жизнь его, по его собственному описанию, «более или менее была под контролем» (как будто жизнь — по крайней мере, его жизнь — была необъезженным жеребцом, которого следовало укротить), но она знала, что годы, проведенные в высшей школе, были для него сплошным кошмаром, оставившим глубокий след в его психике, чувство презрения к себе и подозрительности по отношению к другим.

Его профессиональный успех и женитьба на ней (Джесси считала, что именно это сыграло решающую роль) впоследствии восстановили в нем уверенность и самоуважение, но ей казалось, что его постоянно преследуют ночные кошмары. Где-то в затаенной глубине сознания хулиганы и задиры продолжают давать ему затрещины и пинки в коридорах школы, высмеивая неспособность Джеральда ответить им по-мужски, и именно эти слова — «дурацкие» и «нелепо» — снова вернули его в школьные годы, или Джесси просто так показалось. Ей часто казалось, что все эти психологи абсолютно не разбираются во многих вещах, но насчет постоянства некоторых воспоминаний они были безусловно правы, в этом Джесси полностью соглашалась с ними. Некоторые воспоминания присасываются к человеку, как дьявольские пиявки, и определенные слова — «дурацкие» и «нелепо», например, — постоянно воскрешают в душе эти беспорядочные воспоминания.

Джесси ожидала волны стыда, обычно охватывающей человека при нанесении удара ниже пояса, и обрадовалась (возможно, она почувствовала облегчение), когда не испытала угрызений совести. «Просто я так устала притворяться», — подумала Джесси; за этой мыслью последовала другая: «Ведь, может быть, у меня собственный стиль сексуального поведения, а коль скоро это так, то вся эта процедура с наручниками определенно не подходит мне». От нее она чувствует себя униженной. Даже сама мысль о наручниках оскорбляла ее. В самом начале она действительно испытывала некоторое неприятное возбуждение — тогда они пользовались шарфами, — два или три раза она даже испытала многократный оргазм, а для нее это было большой редкостью. Но все равно подобные эксперименты давали побочные эффекты, и чувство униженности было только одним из них. Ее преследовали собственные кошмары, начавшиеся после первых вариантов развлечений Джеральда. Она просыпалась вся в поту, тяжело дыша, глубоко запустив руку в развилку любви, исступленно поглаживая маленькие бугорки. Джесси хорошо помнила только один из этих снов, да и то воспоминание было туманным, смутным: абсолютно обнаженная, она играла в крокет, и вдруг погасло солнце.

«Не обращай на это внимания, Джесси; об этом ты можешь подумать в другой день. Самое важное сейчас — заставить его освободить тебя».

Именно так, потому что это не было их игрой; это развлечение полностью принадлежало ему. Она играла только потому, что Джеральд хотел этого; Теперь ей это было неприятно.

Над озером снова разнесся крик одинокой гагары. Одурманенная усмешка ожидания на лице Джеральда сменилась выражением мрачного неудовольствия. «Ты разбила мою игрушку, сука», — говорил его взгляд.

Джесси вспомнила, когда видела его таким же в последний раз. В августе Джеральд принес глянцевую брошюру и показал, чего именно он хочет, и она согласилась: конечно, он может купить «поршэ», если хочет, они действительно могут позволить себе купить «поршэ», но, как ей кажется, ему лучше было бы купить членство в Лесном клубе здоровья, что он грозился сделать уже года два.

— Сейчас ты абсолютно не соответствуешь «поршэ», — сказала она, сознавая, что это не дипломатично, однако ей было не до дипломатии. Он разозлил Джесси до такой степени, что ее уже не интересовали его чувства.

В последнее время она все чаще и чаще выходила из себя, и это приводило ее в уныние, потому что она не знала, как с этим бороться.

— На что ты намекаешь? — спросил Джеральд ледяным тоном. Обычно она не утруждала себя ответом; она уже знала, что почти все такие вопросы были чисто риторическими. Основной смысл содержался в подтексте: «Ты расстраиваешь меня, Джесси. Ты не соблюдаешь правила игры».

Но в данном случае она предпочла проигнорировать подтекст и ответила на вопрос.

— Это означает, что тебе все равно исполнится сорок шесть этой зимой, независимо от того, купишь ты «поршэ» или нет, Джеральд… и все равно ты весишь на тридцать фунтов больше нормы.

Жестоко. Да, она могла позволить себе быть откровенно грубой, особенно теперь, когда перед ее глазами маячила фотография спортивного автомобиля с обложки брошюры, принесенной Джеральдом. В это мгновение она увидела пухлого маленького мальчика с розовым лицом и залысинами.