Кодзи Судзуки - Темные воды Страница 3

С этого столпа, устремленного в небо, запускали Ёсими и Икуко в легкий безветренный воздух свои фейерверки. Красные ленты рассыпались в сгущающихся сумерках. Внизу, справа от них, в темных водах канала дрожал отраженный фонарный свет, а напротив находился почти уже достроенный Радужный мост, связывающий Шибауру и Дайбу. Навершие моста, обозначенное красными огнями, сверкало как настоящий фейерверк.

Ёсими стояла и смотрела, а Икуко запускала свои маленькие петарды и визжала от восторга. И уже когда все петарды сгорели, превратившись в пепел, и когда мать и дочь уже собрались идти домой, обе одновременно, они повернулись к стене надстройки, внутри которой находилась лестница, а на крыше — резервуар с водой, и в маленьком водостоке, который пролегал у основания этой стены, увидели что-то вроде дамской сумочки. Не похоже было, что ее выронили, — скорее положили здесь намеренно. Действительно, кто мог бы прийти сюда и потерять сумочку?

Икуко подобрала ее. Как только она нагнулась и взяла ее в руки, из груди вырвался крик изумления:

— Тут киска!

В темноте было плохо видно, но в свете фонаря, горевшего на улице, можно было разглядеть изображение киски на дешевом материале сумки.

— Дай ее мне, — строго сказала Ёсими.

Она потянулась к Икуко, которая пыталась открыть сумку и посмотреть, что внутри, и без труда отобрала у нее находку.

Мать Ёсими, когда она еще была здорова, часто брала Икуко с собой на прогулку в холмы близ Мисасино, и они часто подбирали и приносили домой какую-нибудь выброшенную или потерянную вещь. Нет ничего более естественного для женщины поколения матери Ёсими, чем считать, что современные люди выбрасывают вещи слишком быстро. Ничего не поделаешь. С чем Ёсими не могла смириться — это с мыслью, что ее дочь роется в помойках, и она до хрипоты спорила об этом с матерью. Что касается Икуко, Ёсими никогда не уставала внушать ей простое правило: не поднимай никаких вещей. Что бы это ни было — не трогай: это не твое. Всякий раз, как Ёсими с серьезным видом говорила это, мать отвечала ей с гримаской: «Ну не будь такой упрямой!»

Держа находку дочери, Ёсими не знала, что с ней делать. Внутри нащупывалось что-то бугристое. Ёсими, помешанная на гигиене, решила, что самое правильное — даже не открывая сумки, пойти и рассказать обо всем консьержу. И она сразу же отправилась в его кабинет на первом этаже.

Консьерж Камийа, давно овдовевший, работал в этой должности (в доме, в котором она и жила) с тех пор, как его уволили из транспортной компании. Хотя платили за эту работу мало, зато он освобождался от платы за квартиру и это была идеальная работа для одинокого старика.

Едва Ёсими протянула ему сумочку, он открыл ее и высыпал содержимое на стол. Ярко-красная пластмассовая чашечка с таким же точно изображением кошки. Резиновая фигурка прыгающей лягушки с болтающимися ножками. Медвежонок с колечком. В общем, набор пляжных игрушек.

Икуко издала радостный клич и потянулась к игрушкам, но сразу же отдернула руку, как только мать на нее посмотрела.

— Как странно! — заметил консьерж.

Его смутило даже не то, что кто-то оставил эту сумку на крыше, а то, что какие-то детские игрушки были найдены на территории этого дома.

— Вы должны дать объявление и попытаться найти владельца, — заметила Ёсими. — Может быть, хозяин увидит и признает эти вещи.

— Но единственный ребенок в этом доме — Икуко. Правда, Икуко? — обратился к ней старик, словно прося подтвердить его слова.

А она, стоя рядом с матерью, не сводила глаз с сумочки с киской и красной чашки. По ее виду яснее ясного было видно, чем она увлечена. Она так хотела эту сумку, эти игрушки. Ёсими, поймав ее страстный взгляд, взяла ее за плечи и заставила отойти на шаг от стола.

— Вы как-то говорили о семье, которая жила на втором этаже... — завела разговор Ёсими.

Камийа с удивлением посмотрел на нее и сказал:

— Ну да.

— Разве вы не говорили, что там была девочка лет пяти-шести?

— Конечно. Да. Но два года прошло...

— Два года? Вы же говорили, кажется, что они съехали отсюда прошлым летом?

Старик сгорбился, и слышно было, как он начал чесать свою лодыжку.

— Ну да. До прошлого лета они здесь жили.

Ёсими помнила, что консьерж сказал, когда они три месяца назад сюда переселились, что та семья со второго этажа съехала в прошлом году после того, как у них случилось какое-то несчастье. Ёсими подумала о том, что же заставило их уехать, коли они оставили на крыше сумочку.

Но нет, ни сумочка, ни ее содержимое не выглядели так, словно они находились на крыше в течение целого года. Один только вид сумочки с киской — на ней даже не было налета пыли, она была как новенькая, только что из магазина — опровергал идею, что она пролежала здесь целый год.

— Отлично. Я буду держать ее у себя на столе — может, хозяин и признается.

Консьерж сказал это для того, чтобы закончить разговор. В конце концов, это всего лишь дешевенькая сумочка, и ему было безразлично, найдется ли ее владелец.

Ёсими, однако, по-прежнему стояла перед его столом, не трогаясь с места, теребя свои каштановые локоны и не зная, сказать или нет вслух то, что у нее на уме.

— Если хозяин не найдется, Икуко, тогда сумочку возьмешь себе ты, правда? — предложил господин Камийа и улыбнулся девочке.

— Нет, это будет неправильно. Если хозяин не найдется, пожалуйста, выкиньте эту сумочку или уберите куда-нибудь подальше, — убеждающе сказала Ёсими, тряхнув головой. И с этими словами она покинула помещение, потянув за собой Икуко, словно желая увести ее подальше от какой-то заразы.

И все же что-то продолжало ее беспокоить, когда она с дочерью поднималась в лифте. Она так и не поняла, что это за трагедия случилась с семьей со второго этажа. В конце концов, она не хотела уподобиться тем, кто поддерживает себя пересудами о чужих несчастьях. Но вопрос мучил ее, и ей страстно хотелось узнать, что именно с ними приключилось.

Следующий день был понедельником. Ёсими дольше, чем обычно, укладывала волосы. Из гостиной она слышала песенку из детской телепрограммы. Эта мелодия была сигналом, обозначающим время, и сегодня утром это значило, что у нее еще есть в запасе несколько минут до начала рабочего дня. Каждое утро к девяти она отводила Икуко в детский сад, потом садилась в автобус, который за двадцать минут довозил ее до офиса. Время и энергия, которые требовались для работы, не шли ни в какое сравнение с тем, что отнимали житейские склоки и перебранки. Уже из-за одного этого стоило сюда переехать. В Мусасино она не могла отдать Икуко в детский сад и потому не могла работать. Здесь она всегда может подыскать себе другую работу, но едва ли найдет что-то лучше, чем эта — в корректорском отделе издательства Она не только позволяла ей находиться в мире напечатанных на бумаге слов, которые были ее единственной страстью, но и имела еще два достоинства — никаких сверхурочных и почти никакого общения с другими людьми. А главное — платили вполне сносно. Икуко с розовой ленточкой в руке вошла в комнату и попросила маму завязать ей волосы на затылке. Узел, который она самостоятельно завязала, растянулся, и волосы Икуко упали на плечи, почти покрыв их.