Энн Райс - Мумия Страница 3

Бал в посольстве. Те же знакомые лица, тот же старый оркестр, сладкий напев знакомого вальса. Свет люстр ослеплял Эллиота Саварелла; у шампанского был кислый привкус. И все же он залпом осушил бокал, а потом встретился взглядом с пробегающим официантом. Да, еще один. И еще. А лучше бы хорошего бренди или виски.

Но ведь они сами хотели, чтобы он появился здесь, так ведь? Неужели без графа Рутерфорда тут что-нибудь изменилось бы? Граф Рутерфорд был необходимым предметом антуража – как роскошные цветочные композиции, как тысячи тысяч канделябров, как икра и серебро, как старики-музыканты, устало пиликающие на своих скрипочках для танцующей молодежи.

У каждого находилось теплое слово для графа Рутерфорда. Всем хотелось видеть графа Рутерфорда на свадьбе дочери, или на вечернем чаепитии, или на таком же, как этот, балу. И не важно, что Эллиот и его жена крайне редко принимали у себя в лондонских домах или в загородном поместье в Йоркшире – тем более что Эдит теперь вообще подолгу жила в Париже с овдовевшей сестрой. Семнадцатый граф Рутерфорд был редкой птицей. Его родословная – так или иначе – велась от самого Генриха VIII.

Почему он не разрушил все давным-давно, спрашивал себя Эллиот. И вообще, как он умудрился очаровать стольких людей, которые в лучшем случае вызывали у него лишь мимолетный интерес?

Нет, это не совсем так. Некоторых он на самом деле любил, хотелось ему в том признаваться или нет. Он любил своего старого друга Рэндольфа Стратфорда, он очень любил Лоуренса, брата Рэндольфа. Он очень любил Джулию Стратфорд, и ему нравилось смотреть, как она танцует с его сыном. Эллиот и пришел сюда только ради своего сына. Конечно же Джулия вовсе не собиралась выходить замуж за Алекса. Во всяком случае, не в ближайшее время. Но для Алекса этот брак был единственной надеждой получить деньги, позволявшие ему поддерживать обширные поместья, которые он в будущем унаследует, и благосостояние, которое должно сопутствовать древнему титулу.

Печально только одно – Алекс влюблен в Джулию. На – самом деле деньги не имеют никакого значения для них обоих. Прожекты и планы на будущее строило, как водится, только старшее поколение.

Эллиот перегнулся через позолоченные перила, вглядываясь в легкий ручеек вертевшихся в танце пар, и на мгновение заставил себя отключиться от гула голосов и вслушаться в сладкую мелодию вальса.

Но тут снова заговорил Рэндольф Стратфорд. Он уверял Эллиота, что на Джулию надо лишь оказать легкое давление. Стоит Лоуренсу замолвить словечко, его дочь тут же даст согласие.

– Дадим шанс Генри, – повторил Рэндольф. – Он всего неделю в Египте. Если Лоуренс возьмет инициативу в свои руки…

– Но зачем это Лоуренсу? – спросил Эллиот.

Молчание.

Эллиот знал Лоуренса лучше, чем Рэндольф. Эллиот и Лоуренс. Никому на свете не было известно того, что связывало этих мужчин. Давным-давно в Оксфорде, во времена беззаботной юности, они были любовниками, а через год после окончания колледжа провели вместе целую зиму на юге от Каира, в плавучем домике на Ниле. Потом жизнь, естественно, разлучила их. Эллиот женился на Эдит Кристиан, богатой американской наследнице. Лоуренс превратил «Стратфорд шиппинг» в настоящую империю.

Но их дружба не прерывалась. Много раз они проводили отпуск вдвоем в Египте. Они по-прежнему могли ночами напролет болтать об археологических находках, об истории, о древних развалинах, о поэзии – да вообще о чем угодно. Эллиот был единственным человеком, который по-настоящему понимал, почему Лоуренс удалился от дел и уехал в Египет. Эллиот завидовал ему. И тогда же между ними произошла первая размолвка. Ранним утром, когда винные пары улетучились, Лоуренс обозвал Эллиота трусом – из-за того, что тот остается жить в Лондоне, в мире, который не стоит для него ломаного гроша и не приносит никакой радости. Эллиот назвал Лоуренса слепцом и тупицей. Ведь Лоуренс богат – такое богатство Эллиоту и не снилось. И к тому же Лоуренс вдовец, и дочь у него умная, с независимым характером. А у Эллиота жена и сын, которые ежедневно нуждаются в его помощи – он должен постоянно заботиться о поддержании приличествующего их положению уровня жизни.

– Я хочу сказать, – упорствовал Рэндольф, – если Лоуренс захочет, чтобы эта свадьба состоялась…

– И захочет расстаться с крошечной суммой в двадцать тысяч фунтов? – внезапно перебил его Эллиот. Тон его был мягким и вежливым, но вопрос все равно прозвучал грубовато. Однако это его не остановило. – Через неделю Эдит вернется из Франции. Она обязательно заметит, что ожерелья нет. Ты знаешь, она всегда все замечает.

Рэндольф не ответил.

Эллиот негромко засмеялся, но не над Рэндольфом и даже не над самим собой. И уж конечно не над Эдит, у которой было не намного больше денег, чем у Эллиота, к тому же большая их часть вложена в столовое серебро и драгоценности.

Возможно, Эллиот засмеялся потому, что музыка настроила его на легкомысленный лад; а может, он растрогался при виде Джулии Стратфорд, танцующей с его Алексом. А может, потому, что ему уже надоело изъясняться эвфемизмами и полунамеками. Умение лавировать покинуло его вместе с жизненной стойкостью и ощущением незыблемости бытия, которыми он наслаждался в юности.

Теперь же с каждой новой зимой его суставы слабели все больше и больше; он уже не мог пройти и полмили, чтобы не задыхаться от сильной боли в груди. Что с того, что в пятьдесят пять лет волосы его совсем побелели – он знал, что это его не портит. Расстраивало – тайно и глубоко – другое: то, что он не мог ходить без трости. И это было только началом тех прелестей, что ожидали его впереди.

Старость, слабость, беспомощность. Хорошо бы Алекс женился на миллионах Стратфордов, хорошо бы он сделал это поскорее!

Внезапно он почувствовал усталость и какую-то неудовлетворенность. Легкие, веселые мелодии начали раздражать. Вообще-то он безумно любил Штрауса, но сейчас музыка заставила его волноваться.

Ему захотелось объяснить Рэндольфу, что он, Эллиот, давным-давно совершил непростительную ошибку. Что-то сломалось в те долгие египетские ночи, когда они с Лоу-ренсом бродили по черным улицам Каира, когда, хмельные, ругались в каюте катера. Лоуренс ухитрился прожить свою жизнь подвижником; он совершал поступки, на которые другие люди просто не способны. Эллиот же плыл по течению. Лоуренс сбежал в Египет, в пустыню, к храмам, к тем ясным звездным ночам.

О боже, как же он соскучился по Лоуренсу! За последние три года они обменялись всего лишь стопкой писем, но их взаимопонимание от этого не ослабело.

– Генри взял с собой кое-какие бумаги, – сказал Рэн­дольф, – небольшую часть фамильных акций. – Глаза у него были настороженные, очень настороженные.