Даринда Джонс - Первая могила справа Страница 3

Начинались сны скромно. Прикосновение. Легкий, как ветер, поцелуй. Неожиданно очаровательная улыбка, заметная лишь краем глаза. Потом видения развивались, обретали силу и пугающий напор. Впервые в жизни я кончила во сне. И не один раз. За последний месяц такое случалось почти каждую ночь. Руки (и другие части тела) любовника из моих грез я не видела — по крайней мере, не видела четко. Но откуда-то знала, что он — воплощение чувственности, мужской притягательности и обаяния. А еще он мне кого-то напоминал.

Я пришла к выводу, что в мои сны кто-то вторгся. Но кто? Я с детства могу видеть умерших. В конце концов, я родилась ангелом смерти. Единственным в своем роде, хотя это я узнала только в старших классах школы. Но мертвецам не пробраться в мой сон, не вызвать у меня дрожь, возбуждение и, кажется, даже стоны.

Что же до моих способностей, в них нет ничего особенного. Мертвые обитают в одном измерении, живые — в другом. А я, в силу нелепой случайности, душевного расстройства или же волею провидения, ухитряюсь существовать и там, и там. В том, что ты ангел смерти, есть свои плюсы. Но все вполне обыденно. Я не впадаю в транс. Не смотрю в хрустальный шар. Не переправляю души усопших с одного берега на другой. Одна-единственная девица, несколько призраков и весь род людской. Что может быть проще?

Да и к тому же было в герое моих снов что-то такое… не призрачное. По крайней мере, он казался вполне живым. От него исходило тепло. Покойники холодные, как в кино. В их присутствии изо рта валит морозный пар, пробирает дрожь и волосы встают дыбом. А этот парень, этот таинственный соблазнительный незнакомец, доставлявший мне такое удовольствие, был горячий, как печка. Казалось, будто меня обдает кипятком: и сладко, и больно — все сразу.

Сны были абсолютно реальными, ощущения и реакции — очень яркими. Я все помню, как сейчас, и кажется, что его руки скользят вверх по моим ногам, как будто мы сейчас вместе принимаем душ. Я чувствую его ладони у себя на бедрах, чувствую, как он прижимается к моей спине крепкой грудью. Я протягиваю руку назад, провожу пальцами по его жестким, как сталь, ягодицам, и он прижимает меня к себе. Под моими прикосновениями его мускулы напрягаются и снова расслабляются, и это похоже на прилив и отлив, повинующийся фазам луны. Я просовываю между нами руку и, скользнув ладонью по его животу, обхватываю рукой твердый член; раздается протяжный приглушенный стон удовольствия, и незнакомец обнимает меня.

Я чувствую его губы возле моего уха; дыхание обжигает щеку. Мы никогда не разговаривали. Зной и страсть моих снов не оставляли места болтовне. И вот впервые до меня донесся шепот — тихий, еле слышный:

— Датч.

Мое сердце учащенно забилось; я настороженно огляделась в поисках призраков, затаившихся в углах ванной комнаты. Никого. Неужели я заснула? В душе? Не может такого быть. Я по-прежнему стояла. Правда, с трудом. Вцепившись в кран, я выпрямилась, гадая, что же такое сейчас произошло в этой безумной загробной жизни.

Успокоившись, я выключила воду и схватила полотенце. Датч. Я отчетливо слышала слово «Датч».

Только один человек на земле однажды назвал меня так, и было это давным-давно.

Глава 2

Мертвецов много, а времени мало.

Я завернулась в полотенце и отдернула занавеску душа. От догадки, кем мог быть незнакомец из сна, у меня закружилась голова. Сассмэн просунул голову в дверь; от испуга мое сердце упало и порезалось об осколки нервов.

Я подскочила, схватилась за грудь, досадуя, что меня по-прежнему так легко застать врасплох. А ведь я столько раз видела, как покойники появляются из ниоткуда, — могла бы и привыкнуть.

— Черт побери, Сассмэн. И когда ваш брат научится стучаться?

— Я же призрак, — подбоченившись, ухмыльнулся он.

Я выскочила из душа и схватила с туалетного столика бутылочку с распылителем.

— Только войдите — и я брызну вам в лицо потусторонним репеллентом.

Его глаза округлились.

— Правда?

— Нет, — ответила я, и мои плечи бессильно опустились. Мне всегда было трудно врать призракам. — Это просто вода. Только не говорите мистеру Хабершему, покойнику из квартиры 2В. Эта бутылка — единственное, что мешает грязному старикашке пробраться ко мне в ванную.

Сассмэн, подняв брови, рассматривал мое неглиже.

— Что ж, не мне его судить.

Я прищурилась и с силой распахнула дверь, ударив ею призрака по лицу. Сассмэн растерялся и, чтобы унять головокружение, схватился одной рукой за лоб, а другой — за дверную ручку. С новичками просто. Дав ему время прийти в себя, я указала на знак, прикрепленный снаружи на двери ванной.

— Запомните это, — велела я и захлопнула дверь.

— Покойникам вход запрещен, — вслух прочитал он.

— И если вдруг выясняется, что вы можете проходить сквозь стены, значит, вы мертвы. А не валяетесь в канаве, дожидаясь, пока тело проспится. Смиритесь с этим и, черт побери, не лезьте ко мне в ванную.

Сассмэн снова просунул голову в дверь:

— Вам не кажется, что это жестоко?

Стороннему наблюдателю такая табличка могла показаться несколько суровой, но обычно все понимали ее правильно. Кроме мистера Хабершема. Его приходилось отпугивать. Частенько.

И даже с табличкой я вынуждена была мыться с такой скоростью, словно в доме пожар. Принимать душ в обществе призраков — это, знаете ли, немного чересчур. Трудно сохранять самообладание, когда ребята, которым только что разнесли голову из пистолета, заглядывают к тебе попить чайку и освежиться.

Я начала терять терпение.

— Пошел вон! — приказала я и вернулась к опухшему недоразумению в синяках, которое некогда было моим лицом.

Мазаться тональным кремом после того, как тебе набили морду, — это скорее искусство, чем наука. Тут главное — терпение. И множество слоев. Но после третьего слоя мое терпение лопнуло, и я смыла косметику. Ну кто меня увидит в такую рань? Собирая свои шоколадные волосы в хвост, я почти убедила себя, что синяки и ссадины придают мне неуловимое очарование. Немного маскирующего крема, губной помады — и вуаля, можно появляться на людях. Готовы ли люди меня видеть — это уже другой вопрос.

Я вышла из ванной в джинсах и белой рубашке, надеясь, что грудь, на которую природа не поскупилась, поднимет мой рейтинг до девяти целых и двух десятых по десятибалльной шкале. Грудь у меня большая. Чтобы подчеркнуть это, я расстегнула верхнюю пуговицу. Может, хоть так никто не заметит, что мое лицо похоже на топографическую карту Северной Америки.

— Ого, — восхитился Сассмэн, — знойную женщину не портят даже легкие изъяны.