Говард Лавкрафт - Окно в мансарде Страница 3

II

В сущности, не кто иной, как кот, навел меня на мысль поближе ознакомиться с предметом занятий кузена. Приступы страха у Крошки Сэма выглядели столь непритворными, что мне ничего не оставалось, как обратиться к разрозненным бумагам Уилбера и попытаться найти в них какое-нибудь объяснение загадочным явлениям, повторяющимся в доме изо дня в день. Почти сразу я наткнулся на неоконченное письмо — оно лежало в ящике письменного стола в одной из комнат первого этажа и было адресовано мне. Уилбер знал о своей неизлечимой болезни, ибо с первого же взгляда на письмо я убедился, что в нем содержатся распоряжения на случай смерти. Единственное, чего Уилбер не знал точно, так это отпущенного ему срока, и письмо, начатое им всего за месяц до кончины, было потом брошено в ящик стола и больше оттуда не вынималось, хотя у кузена была уйма времени, чтобы его дописать.

«Дорогой Фред, — прочел я. — Крупнейшие медицинские светила утверждают, что я долго не протяну, и, поскольку в завещании я уже назвал тебя в качестве наследника, мне остается только дополнить мою последнюю волю рядом заключительных распоряжений. Умоляю тебя отнестись к ним серьезно и выполнить неукоснительно. Вот три вещи, которые ты должен сделать непременно:

1) Все бумаги, хранящиеся в отделениях А, В и С моей картотеки, подлежат уничтожению.

2) Все книги, стоящие на полках Н, I, J и К, необходимо вернуть в библиотеку Мискатоникского университета в Аркхеме.

3) Круглое окно в мансарде должно быть разбито. Ты слышишь? Не просто вынуто и тем или иным образом использовано, но разбито вдребезги.

Три вышеназванных распоряжения ты обязан выполнить неукоснительно. В противном случае те ужасные бедствия, которые могут постигнуть человечество, будут на твоей совести. Больше я не стану к этому возвращаться, дабы не терять времени, которого у меня и так мало, и перейду к другим важным вопросам. Первый из них — это…»

Но на этом месте кузену что-то помешало, и он оставил письмо недописанным.

Как мне следовало отнестись к этим загадочным распоряжениям? Я еще мог понять, что книги должны быть возвращены в библиотеку, тем более что меня они почти не интересовали. Но зачем уничтожать бумаги? Почему бы не отправить их в библиотеку заодно с книгами? А что касается стекла, то разбивать его было бы просто глупостью — ведь в таком случае пришлось бы вставлять новое и пускаться в лишние траты. Одним словом, это несчастное письмо только подогрело мое любопытство, и я решил уделить разборке архива кузена более пристальное внимание.

В тот вечер я начал с книг на полках, указанных в письме; все они размещались в мансарде в южном конце здания. В подборке книг кузена сказывался его интерес к археологии и антропологии; среди них было множество текстов о цивилизациях древних жителей острова Пасхи, монголов и различных племен, находящихся на первобытной стадии развития, а также книги о переселениях народов и о мифах и культах, входящих в состав первобытных религий. Но это было только прелюдией к той литературе, что предназначалась к отсылке в университетскую библиотеку. Среди последней попадались книги чрезвычайно древние, но в большинстве случаев без указания дат; разве что ветхость да характер рукописного текста позволяли отнести их к Средним векам. Книги более поздних времен (среди которых я не встретил ни одной, изданной после 1850 года) попали к кузену разными путями: одни из них когда-то принадлежали Генри Эйкли из Вермонта, двоюродному брату наших с Уилбером отцов, и он собственноручно отправил их Уилберу; на других красовался штамп Национальной библиотеки в Париже, из чего можно было заключить, что мой кузен не гнушался кражей книг с библиотечных полок.

Среди книг на разных языках, составлявших библиотеку кузена, попадались такие, как «Пнакотикские рукописи», «Текст Р'льеха», «Невыразимые культы» фон Юнцта, «Книга Эйбона», «Песни Дола», «Семь сокровенных книг Хсана», «Загадочные черви» Людвига Принна, «Записки Челено», «Культы гулей» графа д'Эрлетта, «Книга Дзиан», фотокопия «Некрономикона» безумного араба Абдула Альхазреда, а также многие другие книги, в том числе и рукописные. Признаюсь, что содержание этих книг привело меня в замешательство, поскольку они — во всяком случае те, которые я мог читать, — содержали невероятное количество мифов и легенд, относившихся, безусловно, к древнейшим религиозным воззрениям человеческой расы и даже, если я правильно понял из прочитанного, иных нездешних рас. Правда, я не был уверен в том, что разобрался в текстах на латинском, французском и немецком — даже староанглийские книги требовали от меня огромных усилий. Но и того, что я разобрал, хватило мне с лихвой, ибо там излагалась картина мира столь абсурдная, что разве только такой помешанный на антропологии человек, как мой кузен, мог счесть ее сколько-нибудь заслуживающей внимания.

В то же время она не была лишена интереса, хотя и повторяла довольно избитую схему. В основе ее лежало идущее из глубин веков представление о борьбе сил света с силами тьмы — во всяком случае, так мне показалось. В конце концов, не все ли равно, под какими именами выступают эти силы: Бога и Дьявола или Богов Седой Старины и Властителей Древности; Добра и Зла либо Ноденса, Владыки Великой Бездны, единственного из Богов Седой Старины, получившего имя, и таких противостоящих ему богов, как слабоумный Азатот, этот бесформенный распространитель инфернального хаоса, богохульствующий и бурлящий в центре всего мироздания; Йог-Сотот, весь-в-одном и один-во-всем, неподвластный законам времени и пространства, сосуществующий со всеми временами и соприсутствующий всему пространству; Ньярлатхотеп, вестник Древних; Великий Ктулху, ждущий часа, когда он сможет восстать из Р'льеха, сокрытого в морских пучинах; невыразимый Хастур, Владыка Межзвездных Пространств; Шуб-Ниггурат, Черный Козел из лесов с Легионом Младых? И подобно тому как человеческие расы, поклонявшиеся различным известным богам, именовались по сектам, так и последователи Древних разделялись на чудовищных снежных людей, обитающих в Гималаях и других горных странах Азии; глубоководных, что затаились в океанских пучинах, храня верность Великому Ктулху и поклоняясь Дагону; шантаков, народ чо-чо и многих других. Иные среди них, как утверждалось, происходят из тех мест, куда изгнали — как Люцифера из Рая — Властителей Древности, когда они восстали против Богов Седой Старины: это такие места, как далекие звезды Хиадеса, Неведомый Кадат, плато Ленг и затонувший город Р'льех.

Среди этого обилия труднопроизносимых названий я встретил два имени, которые привели меня в замешательство, заставив предположить, что кузен относился к этой мифологической схеме куда серьезнее, чем я думал. Неоднократное упоминание Хиадеса, например, напомнило мне слова Уилбера об оконном стекле в мансарде, когда он охарактеризовал его как «вероятно, хиадесского происхождения». В другой раз он высказался о нем еще более определенно, назвав его «стеклом из Ленга». Правда, это могло быть случайным совпадением, и некоторое время я тешил себя мыслью, что Ленгом, вероятно, звали какого-нибудь китайского торговца антиквариатом, а слово «хиадесский» я просто не так расслышал. Но напрасно пытался я обмануть самого себя — все указывало на то, что интерес Уилбера к этой совершенно нездешней мифологии был далеко не преходящим. И если меня не смогли до конца убедить собранные им рукописи и книги, то его собственноручные записи развеяли мои последние сомнения.