Брайан Стэблфорд - Ангел боли Страница 3

— Стоять! — выкрикнул Стерлинг; тон его быть столь повелителен, что двое и правда замерли. Оба они были одеты совсем не подходяще для ночных вылазок, и стоило им остановиться, как они явно засомневались в собственных намерениях. Остена должен был насторожить тот факт, что на кладбище находились трое, в то время как у его ружья был только один ствол — но доктор все же поднял оружие, угрожая всем троим.

— Не стреляйте, доктор Остен, — немедленно сказал Стерлинг, что было явным безрассудством. — Местный закон не освободит вас от ответственности, что бы я тут ни делал.

Остен являлся человеком науки и рассудка, как и Джейсон Стерлинг, но он был слишком зол и напуган, чтобы сохранять присутствие духа. Доктор прицелился, и Люк был уверен, что он выстрелит.

Но у доктора не оказалось ни единого шанса.

Неожиданно Остен отшатнулся назад, его белая ночная сорочка странным образом вздыбилась, пересеченная неясными тенями. На мгновение, но лишь на мгновение, показалось, будто сорочка разорвалась.

К своему восторгу Люк увидел, что темными силуэтами, материализовавшимися на одежде доктора, были летучие мыши — они стаей вылетели из мрака, чтобы напасть на человека и вцепиться в него. Мыши вились вокруг его тела, как мошкара вокруг пламени свечи; некоторые, видимо, вцепились в его лицо и волосы, так как Остен немедленно бросил ружье и стал отрывать мышей от лица. Твари были очень маленькими — вряд ли крупнее, чем обычная мышь — но их там были сотни, и они нападали на врага с яростью, которая не соответствовала их размерам.

Марвин слабо взвизгнул от ужаса, но не отпустил свою ношу. Люк резко выдохнул, охваченный радостным удивлением: его странный инстинкт, советовавший ему любить покров тьмы и доверять созданиям мрака, не подвел его.

Остен закричал и упал на землю. Слабый крик боли, а не леденящий кровь вопль, но он был исполнен потрясения и ужаса. Доктор размахивал руками, сбивая маленькие тельца, безумно мечущиеся возле лица, а все мускулы его тела конвульсивно сокращались в борьбе с ужасной хваткой тварей, вцепившихся в одежду и кожу. Пришедший с ним слуга упал на колени и тоже пытался прогнать летучих мышей прочь, но он явно был слишком напуган происходящим.

Слуга Остена уронил свой фонарь, его пламя еще несколько секунд робко мерцало, прежде чем потухнуть. Темнота оказалось большим, чем смог вынести этот человек, он внезапно поднялся и бросился прочь в слепой панике, оставив своего господина на произвол ночных охотников. Остен больше не кричал, отмахиваясь из последних сил, он лишь издавал слабые шипящие звуки, которые не посрамили бы его самых несчастных пациентов из приюта в Хануэлле.

Фонарь Стерлинга давал достаточно света, чтобы Люк мог разглядеть, что же произошло. Случившееся с Остеном разложило его сознание на безумный спектр ощущений, отправив разум балансировать между миром людей и великим запустением иного мира.

«Разорвите его! — тем временем мысленно кричал Люк. — Пейте его кровь, высосите её до капли! Пусть его судьба послужит уроком всякому, кто посмеет помешать делу Дьявола!».

Стерлинг каким-то образом сохранил достаточное присутствие духа, чтобы приказать своим слугам: «Идем!» Что более важно, у него хватило мужества провести их через ворота мимо тела упавшего старика, над которым стаей кружили летучие мыши. Люк последовал за Стерлингом, и даже суеверный Марвин был вынужден двинуться с ними.

Они не могли бежать, потому что довольно легкий гроб оказался громоздким и неудобным для переноски. Можно было только идти, да и то неловко.

Выходя с кладбища, они постарались обойти доктора как можно дальше, но все равно разглядели, что он до сих пор корчится на земле и, рыдая, пытается прогнать мышей с ночной сорочки и открытой кожи. На самом деле мыши не причиняли ему большого вреда; при свете фонаря не было видно никакой крови. Если сердце Остена не остановится от прилива страха, то он останется невредим.

Отброшенное ружье лежало около поверженного человека. Стерлинг мог бы поднять его, если бы захотел, но не стал. Вместо этого он поспешил навстречу выжидающей тьме, принуждая своих подручных прибавить шагу.

Каким-то образом хлипкий гроб выдержал те нагрузки, которым они его подвергли. Словно сам Дьявол, подумал Люк, придал ему прочности.

Все это, убеждал он себя, было задумано и спланировано кем-то более мудрым и могущественным, чем Джейсон Стерлинг. Стерлинг был лишь средством, с помощью которого запускался механизм. Человек особой породы — бессмертной породы — нужен был тому, чьи цели были уж точно более обширными, чем квазиалхимические поиски Стерлингом секрета долголетия.

«Покажи только, что тебе нужно — беззвучно молился Люк, — покажи мне лишь, чего ты желаешь, и я стану тебе лучшим слугой, чем когда-либо был Джейкоб Харкендер или когда-либо станет Джейсон Стерлинг. Окружи меня тенью, обними мое сердце нежной тьмой, и я стану острейшим и лучшим из всех людских инструментов, бескорыстней и преданней, чем любой другой человек».

Часть первая

ПОТОМКИ ВЕЛИКОЙ БЕЗДНЫ

1

Поверхность Ада спокойна в своей сумятице; магма все ещё течет по выжженной и растрескавшейся поверхности, свиваясь в мутные пруды и сверкающие ручьи — но Сатана больше не лежит, распятый на своем блистающем ложе.

Нет больше гвоздей, которыми он когда-то был прикован, а шрамы на его руках и ногах остались лишь следами, слабыми тенями на глянцево-золотой коже. Сатана теперь свободно бродит по полям ярости и ищет какого-либо укрытия от раскаленных облаков с их непрекращающимся кровавым дождем. Он не в состоянии полностью избежать воздействия окружающего мира, но он теперь свободен, и уже давно привык к страданию. Он все ещё несет в своем израненном, неисцеленном временем сердце шрамы от отчаяния и утрат, горечи и раскаяния, муки и тоски, которые были его проклятием с самого начала существования, — но теперь он может свободно использовать свои ловкие руки и ненасытный ум, и потому его нельзя лишить надежды.

Земля все ещё висит в пламенных адских небесах, защищенная коконом темноты, — но теперь она кажется бесконечно более далекой, чем во времена его плена. Он не может, как раньше, наблюдать полными слез глазами каждое человеческое прегрешение, и мир уже не столь смертельно заражен мириадами соблазнов, притесняющими человечество.

Если среди имен Сатаны все ещё осталось имя Тантал — то это Тантал, смирившийся с голодом и жаждой, Тантал, которого больше не мучает издевательское наказание. Его больше удовлетворяет роль Прометея, дарующего ледяной огонь просвещения тем, кто предпочитает видеть своими глазами, а не душой. Тем, кто в состоянии оградить себя от пугающих их разрушительных сил.