Монтегю Джеймс - Сокровище аббата Томаса Страница 3

На том они расстались, и если мистера Грегори и будила пару раз какая-то возня за его запертой дверью, то это вполне можно было списать на усталость с дороги и интерес к загадке. Однако он навсегда остался в уверенности, что слышанные им за время от полуночи до рассвета дважды или трижды звуки ему не померещились.

Поднялся Грегори с зарей, и вскоре они с Брауном отправились в путь. Надо признать, что, хотя просьба мистера Сомертона и вызывала некоторое недоумение, выполнить ее не составило ни малейшего труда: спустя всего полчаса дело было сделано. Правда, в чем оно заключалось, я, до поры, умолчу.

Тем же утром, только лишь чуть попозднее, уже почти полностью оправившийся мистер Сомертон покинул Стейнфилд, а вечером, то ли в Кобленце, то ли в каком-то другом промежуточном пункте их маршрута, во исполнение данного другу обещания начал свой рассказ. Слушал его и Браун, но для меня так и осталось невыясненным, понял ли слуга, в чем ему довелось участвовать. Сам Браун этого не скажет, а строить догадки мне не с руки.

Вот история, поведанная мистером Сомертоном.

— Вы оба в общих чертах знаете, что эта моя поездка была предпринята с целью прояснить кое-что, связанное со старинным церковным окном, найденным мною в домашней часовне лорда Д. Так вот, можно сказать, что отправной точкой всей истории стало прочтение мною отрывка из одной старинной печатной книги… — Тут мистер Сомертон вкратце изложил то, что нам с вами уже известно.

— Во второе посещение часовни, — продолжил он, — я поставил перед собой задачу взять на заметку все, что возможно — не только детали изображений и надписи, но даже царапины и прочие, пусть даже случайные, отметины. Но начал я с начертаний на свитках. Не сомневаясь в том, что надпись на первом из них, свитке Иова, гласящая «Есть место, где спрятано золото», изменена по сравнению с подлинником в бесспорной связи с укрытым кладом я взялся за искаженный текст из Иоанна: «На их одеяниях начертано то, что неведомо никому». Естественно, вы вправе полюбопытствовать: а имелись ли на одеяниях оных святых какие-либо начертания? Отвечу, что ничего подобного я не заметил: облачения всех трех фигур представляли собой мантии, причем у каждой имелась бросающаяся в глаза и не слишком ее украшающая широкая, неровная черная кайма. Вполне возможно, это заставило бы меня оставить поиски, как оставляли их прежде стейнфилдские каноники, но вмешался случай. Дело в том, что окно оказалось изрядно запыленным, и когда лорд Д., заглянув в часовню, увидел мои почерневшие руки, он послал за слугой, чтобы тот прочистил стекло метлой. Ну а в метле, должно быть, торчал гвоздь или что-то в этом роде: во всяком случае когда слуга прошелся ею по кайме одной из мантий, осталась длинная царапина, а под ней, как мне показалось, что-то желтело. Попросив слугу на минутку прервать работу, я взбежал наверх по стремянке, чтобы поближе рассмотреть это место. Оказалось, то, что я принимал за безобразную кайму, представляло собой слой копоти, или сажи, поверх желтой основы. Копоть эта легко счищалась. Я поскреб основательнее, и, вы, наверное, не поверите, (впрочем, нет, конечно же, вы уже догадались) обнаружил две или три отчетливо выписанные на желтом фоне заглавные буквы. Тут уж, сами понимаете, какой меня охватил восторг.

Сообщив лорду Д. о находке, которая может представлять интерес, я попросил разрешения довести расчистку до конца. Он предоставил мне полную свободу действий и к тому же (что, должен признаться, меня порадовало) вскоре ушел по своим делам. Я продолжил расчистку, оказавшуюся совсем несложным делом, сажа оттиралась легко, и спустя всего пару часов я удалил ее с одеяний всех трех фигур. И разумеется, в полном соответствии с надписью на книге апостола Иоанна, на этих одеяниях было «начертано то, что никому неведомо».

Теперь не могло быть ни малейших сомнений в том, что я на верном пути, однако «начертанное» следовало еще и прочесть. В процессе расчистки я нарочно старался не делать этого, приберегая удовольствие напоследок, когда текст откроется полностью. Но когда это произошло, дорогой друг, я едва не выругался от огорчения. Вместо внятной надписи моему взору предстал бессмысленный набор букв. Вот они: Иов: DREVICIOPEDMOOMSMVIVLISLCAVIBASBATAOVT

Св. Иоанн: RDIIEAMRLESIPVSPODSEEIRSETTAAESGIAVNNR

Захария: FTEEAILNQDPVAIVMTLEEATTOHIOONVMCAAT.H.Q.E.

Несколько минут я чувствовал себя так, словно уперся в глухую стену, однако же разочарование владело мною недолго. Набор букв несомненно представлял собой криптограмму или шифр, который, принимая во внимание время создания, не должен был оказаться слишком сложным. Я принялся тщательно срисовывать литеры и в ходе этой работы нашел еще одно подтверждение тому, что и впрямь имею дело с шифром. Скопировав буквы с облачения Иова, я, дабы удостовериться, что ни одной не пропустил, пересчитал их, а пересчитывая, приметил на краю каймы нацарапанные чем-то острым знаки. Латинские цифры XXXVIII в соответствии с числом букв. А поскольку подобные знаки нашлись и на двух остальных сегментах окна, для меня стало очевидным, что художник делал надписи, следуя строгим указаниям аббата Томаса и, скорее всего, как и я, пересчитывал литеры, чтобы не ошибиться.

Думаю, вам нетрудно представить, сколь скрупулезно принялся я осматривать каждый дюйм стекла после этого открытия. Естественно, и надпись со свитка Захарии — «На одном камне семь глаз» — не была оставлена без внимания, однако мне представлялось, что она относится к некой пометке на камне, каковой может быть обнаружен на месте захоронения сокровища. Так или иначе, скопировав решительно все, что только было можно, я вернулся в Парсбери, чтобы на досуге заняться разгадыванием шифра. О небо, что за муки мне пришлось претерпеть! Поначалу, считая себя очень умным, я надеялся без труда обнаружить ключ в какой-нибудь старой книге о тайнописи, и особые надежды возлагал на труд являвшегося современником аббата Томаса Иоахима Тритемиуса «Steganographia». Помимо нее мною были заказаны такие сочинения, как «Cryptographia» Селениуса, «De Augmentis Scientiarium» Бэкона[9] и некоторые другие. Ничего не откопав, я решил испробовать принцип частоты повторяемости букв, причем рассматривал их и как латинские, и как немецкие. Увы, этот метод также ничего не дал. Мне не осталось ничего другого, как начать просматривать все мои рисунки и записи заново, в надежде на то, что оставив шифр, аббат оставил к нему и ключ. Цвет и узор одеяний определенно не содержали подсказки, на заднем плане не виднелось никаких, способных послужить ориентиром деталей ландшафта, и я пришел к выводу, что указания, если они есть, надо искать в позах фигур. Опишу их. Иов держал свиток в левой руке, а указательный палец правой воздел вверх. Иоанн также держал книгу с надписью в левой руке, а два перста правой сложил в благословляющем жесте. Свиток Захарии также был в левой руке, правую пророк поднял, как и Иов, но вверх указывал не одним, а тремя пальцами. Итак, — рассуждал я, — у Иова поднят один перст, у Иоанна два и у Захарии три. Не здесь ли сокрыт ключ? И скажу тебе, дорогой друг, — мистер Сомертон положил руку на колено Грегори, ключ был сокрыт именно здесь. Правда, сначала от меня ускользало, что здесь к чему, но после двух-трех попыток все встало на свои места. После первой буквы надписи следовало пропускать одну букву, после следующей две, а уже после этой — три. Теперь взгляните, что у меня получилось. Я подчеркнул буквы, которые сложились в слова.