Чарльз Линт - Блуждающие огни Страница 3

Mondream - англосаксонское слово, обозначающее мечту о жизни среди людей.

Мерлин я - мудрый и свободный, Иду за светом путеводным.

Теннисон. «Мерлин и Сияние»

В середине Дома был Сад.

В середине сада стояло дерево.

В середине дерева жил старик, принявший образ рыжего мальчишки с ореховыми глазами, блестящими, как блестят хвосты лососей, резвящихся в воде.

Старик был сама таинственная мудрость, куда более древняя, чем старый дуб, приютивший его тело. Зеленый сок был его кровью, а в волосах шелестели листья; зимой старик спал. Весной на ветках дуба просыпались зеленые почки, и луна песнями ветра ласкала кончики оленьих рогов, венчавших голову старика. Летом вокруг дуба громко жужжали пчелы, а воздух был напоен густым ароматом полевых цветов, буйно разросшихся у мощного коричневого ствола там, где он переходил в корни.

А осенью, когда дерево сбрасывало на землю щедрые подарки, среди желудей оказывались лесные орехи.

И это было тайной Зеленого Человека.

- Когда я была маленькая, - сказала Сара, - я думала, что этот сад - настоящий лес.

С гитарой на коленях она сидела в ногах кровати на скомканном лоскутном одеяле. Джули Симе устроилась у изголовья, прислонившись к резной деревянной спинке. Она подалась вперед, стараясь поверх плеча Сары разглядеть то, что было видно в окно.

- Да, сад и впрямь большой, - проговорила она.

Сара кивнула. В глазах у нее появилось мечтательное выражение.

Шел 1969 год, и подруги решили создать музыкальную группу, чтобы исполнять народную музыку. Сара будет играть на гитаре, Джули - на блок флейте, и обе - петь. Им хотелось с помощью музыки изменить мир, ведь так уже делалось всюду. В Сан-Франциско. В Лондоне. В Ванкувере. Чем же Оттава хуже?

В своих выцветших расклешенных джинсах и пестро раскрашенных футболках они ничем не отличались от других семнадцатилетних девушек, толпившихся возле Воинского Мемориала в центре города или сидевших по выходным в кафе. У обеих были длинные волосы: целый каскад каштановых завитков у Сары и рассыпающиеся по плечам пряди цвета воронова крыла у Джули. Девушки носили бусы и сережки из перьев и обе отвергали макияж.

- Мне казалось, он говорит со мной, - сказала Сара.

- Кто? Сад?

- Ага.

- И что он говорил?

Мечтательный взгляд стал печальным. Сара грустно улыбнулась Джули.

- Не помню, - ответила она.

Через три года после смерти родителей Сара Кенделл - ей тогда было девять лет - стала жить в странном и безалаберном доме своего дяди Джеми. Дом Тэмсонов был гигантским сооружением, состоящим из сплошных коридоров, комнат и башен. Дом занимал целый городской квартал, а девятилетнему ребенку он вообще казался не имеющим границ.

Сара бродила по коридорам, переходя из одного в другой, заглядывала в бесчисленные комнаты, напоминавшие лабиринт, который тянулся от северо-западной башни, где располагалась ее спальня, окнами выходившая на Банковскую улицу, до кабинета дяди в дальнем конце дома с окнами на улицу О'Коннор. Большую часть времени Сара проводила в библиотеке или гуляла в саду. Ей нравилась библиотека, похожая на музей. Там вдоль стен высотой в два этажа тянулись полки с книгами, доходившие до сводчатого потолка, а в середине комнаты стояли витрины, где за стеклом хранились всевозможные диковинные вещицы, от которых захватывало дух. Пришпиленные булавками к бархату насекомые; поделки из камня; черепа животных и глиняные свистульки в виде птиц; старые рукописи; нарисованные от руки карты, выцветшие до сепии; маски Кабуки; миниатюрный синтоистский алтарь из слоновой кости и черного дерева; куклы из кукурузных початков; японские нэцкэ; фарфоровые миниатюры; древние ювелирные украшения; африканские бусы, а также скрипка из латуни в два раза меньше настоящей…

Витрины были так забиты всякой всячиной, что Сара могла целый день увлеченно рассматривать содержимое одной из них, а подойдя к витрине на следующий день, снова находила там что-то, чего еще не видела. Однако интереснее всего было слушать рассказы дяди, который знал историю каждого предмета. Что бы Сара ни принесла в его кабинет - крошечную фигурку нэцкэ из слоновой кости, которая изображала барсука, выползающего из чайника, или плоский камешек со странными черточками-насечками, напоминающими огамический алфавит, которым пользовались древние ирландцы, дядя мог говорить о них от обеда до ужина.

То, что половину историй он придумывал сам, делало их только еще более занимательными, ведь у Сары появлялась возможность уличить его в том, что он что-то путает, а то и самостоятельно завершить его невероятный рассказ.

Но если интеллектуально девочка была развита не по годам, то от душевных ран, вызванных смертью родителей и временем, которое ей пришлось провести в доме другого дяди - брата ее отца, она еще не оправилась. Там все три года Сара целыми днями оставалась на попечении няньки, предоставленная самой себе, пока та курила или смотрела «мыльные оперы». А спать ее укладывали сразу после обеда. Все это совсем не было похоже на жизнь в нормальной семье, о ней Сара могла узнать только из книг, которые глотала с жадностью.

После этого жизнь у дяди Джеми казалась постоянным праздником. Он души не чаял в девочке, а в те редкие моменты, когда Джеми был слишком занят, Сара всегда могла обратиться к кому-нибудь из многочисленных гостей, живших в Доме, кто с радостью соглашался заняться ею.

Эту новую жизнь в Доме Тэмсонов омрачали только ночные страхи Сары.

Она не боялась самого Дома. Не боялась ни привидений, ни чудищ, которые могли жить у нее в шкафу. Она знала, что тени - это просто тени, а скрипы и стоны издает сам Дом, оседая при перепадах температуры. Но девочку мучило то, что по ночам она, дрожа, в ужасе просыпалась посреди глубокого сна, в прилипшей к телу, будто вторая кожа, пижаме, с бешено бьющимся сердцем.

Никакого логического объяснения этому не было, а случались подобные приступы дважды в неделю. Девочкой вдруг овладевала отвратительная паника, которую ей не удалось бы описать никакими словами, Сара дрожала как в лихорадке и уже не могла уснуть до самого утра.

После таких ночей она уходила в сад. Зелень, цветы на клумбах, статуи - все действовало на нее успокаивающе. Всякий раз она, в конце концов, оказывалась в самой середине сада, где на невысоком холме стоял старый дуб, и его ветки нависали над фонтаном. Она ложилась на траву под защиту ветвей дуба, рядом тихо журчала вода, словно напевая ей колыбельную, и Сара засыпала, наверстывая то, чего лишили ее ночные страхи.