Рик Янси - Ученик монстролога. Проклятье вендиго Страница 30

— Но почему он…

— Делириум, Уилл Генри, бред. Это очевидно.

Он рассеянно отодрал иголки волчьей лапы, которые пристали к его ладони, и бросил их в огонь, где они вспыхнули и тут же сгорели. Стали яркими, как звезды, и исчезли.

— После рассвета мы подождем еще час, — сказал он, — и потом двинемся. Если нам суждено здесь погибнуть, то я бы предпочел умереть, разыскивая дорогу назад, чем сидеть здесь, как парализованные страхом кролики.

— Да, сэр.

Над отрадным потрескиванием нашего костра грустно вздыхал и плакал ветер.

Доктор посмотрел вверх и сказал:

— Приближается буря.

Она началась перед самым рассветом. Ветер спустился вниз, гоня перед собой первый в сезоне сильный снегопад. К восьми часам, когда мы уходили из лагеря, землю на два дюйма покрывала свежая пороша. Снег шел весь день, и мы избегали полян, прячась под лесными кронами. На открытых местах снег кружился яростными белыми вихрями, в которых мы оказывались какими-то бесплотными привидениями. К двум часам дня снега нападало уже на фут, и снегопаду не видно было конца. Мы спотыкались о занесенные снегом корни и наталкивались друг на друга, плетясь без тропы по мглистым дебрям. Слишком закоченевшие, чтобы разговаривать, мы шли, опустив головы, против ледяного ветра и останавливались, только чтобы облегчиться и наполнить снегом фляги. Я теперь нес оба рюкзака и винтовку Хока. Сумка для провизии была давно выброшена за ненадобностью.

Смеркалось, и в сумеречное состояние приходил и мой ум. К четырем часам буря почти уничтожила весь свет, но доктор настойчиво шел вперед, повторяя:

— Еще немного, еще немного.

Когда стало уже почти совсем темно, мы вдруг натолкнулись на полузасыпанные следы — человеческие следы, — которые пересекли нам дорогу. Вся моя апатия тут же испарилась, уступив место необузданной радости. Свежие следы! Пустыня не поглотила все человечество, и вот доказательство, что мы не одиноки в этом огромном пространстве. Они шли нам поперек, справа налево, две пары следов, одни следы гораздо меньше других, которые вполне могли бы принадлежать ребенку. Это первым оценил доктор и был сражен.

— О, нет, Уилл Генри! Нет!

Он прислонился к дереву. На его усах висели сосульки, брови обледенели. Если не считать розовых щек и ярко-красного носа, его лицо было страшно испитым и бледным, а морщины на лбу мертвенно глубокими.

— Это наши следы, — пробормотал он. — Мы ходили кругами, Уилл Генри.

Он медленно опустился на землю, положив свою ношу на колени. Я стоял рядом с ним по самые щиколотки в снегу, и в его глазах была такая опустошенность, что я отвернулся. Лес вокруг нас был белым-пребелым, и снег продолжал идти хлопьями размером с четвертак — душераздирающе красивый вид. Мои глаза вдруг наполнились слезами — слезами не печали или отчаяния, а ненависти, ярости и отвращения, которые поднялись из самой глубины моей души. Доктор был не прав. Его истинная любовь не была равнодушной. Она находила удовольствие в жестокости своей натуры. Она наслаждалась нашим медленным, мучительным умиранием. У нее не было ни жалости, ни справедливости, ни даже цели. Она нас убивала просто потому, что могла убить.

— Все нормально, сэр, — выговорил я сквозь стучащие зубы. — Все нормально. Мы разобьем здесь лагерь. Я сейчас разведу костер, сэр.

Он не ответил. Я с таким же успехом мог бы утешать дерево. Я, однако, нашел себе утешение в самой этой задаче: в бездумном собирании хвороста для костра (дело оказалось более трудным, чем обычно, из-за трехфутовых сугробов), расчистке места подальше от деревьев, складывании дров. Против меня работал ветер — ветер и еще мокрые дрова, потому что, как только я зажигал спичку, она тут же с шипением гасла. Подошел Уортроп и мотнул головой в сторону Чанлера.

— Я сам сделаю. Присмотри за ним.

— Я справлюсь, сэр, — упрямо сказал я. — Я умею.

— Делай, что я говорю! — Он схватил коробок, и когда я его выпустил, он выскользнул из его пальцев. Спички веером полетели в снег, а монстролог разразился громкими проклятиями, хотя его голос был странно приглушен ветром. — Посмотри, что ты натворил! — закричал он. — Иди! Принеси банку с трутом из рюкзака сержанта. Пошевеливайся, Уилл Генри!

В вещах Хока я трута не нашел. Тогда я переворошил весь рюкзак доктора. Ничего. Мое сердце учащенно забилось. Куда девался трут? Когда я последний раз его видел? Не в тот ли вечер, когда пропал сержант? Забрал ли Хок трут с собой, и если да, то почему?

Я почувствовал, что сзади кто-то подошел. Сжавшись на снегу, я повернул голову. В нескольких футах от меня стоял доктор. В тусклом свете сумерек я его едва видел.

— Ну что, Уилл Генри?

— Я не могу найти банку, сэр.

— Она должна быть там.

— Я тоже так думал, сэр, но ее нет. Если хотите, можете сами посмотреть.

— Не буду. — Я не видел его лица. И не разобрался в его тоне. От этого все стало только хуже.

— Если бы у нас был нож, — начал я, — то мы могли бы обстрогать палку и…

— Если бы у нас был нож, то я перерезал бы тебе горло.

— Это не моя вина, сэр. Ветер…

— Я поручил это тебе. Я думал, что ты, даже при твоих ограниченных способностях, справишься с таким простым делом, как разведение костра.

— Вы уронили спички, — заметил я, стараясь говорить спокойно.

— А ты потерял банку с трутом! — заревел он.

— Я ее не терял!

— Значит, она выпрыгнула из рюкзака и убежала в лес на своих маленьких ножках!

— Это вы решили сниматься с лагеря в такую погоду! — закричал я в ответ. — Не надо было трогаться с места! А теперь мы заблудились и умрем от холода!

Он в два прыжка подскочил ко мне и занес руку. Я напрягся в ожидании удара. Я не побежал, не съежился. Я просто замер и ждал, когда он ударит.

Его рука опустилась.

— Ты мне отвратителен, — сказал он. Он развернулся на каблуках и пошел к неприкаянной куче дров. Он так яростно пнул ее, что дрова разлетелись.

— Ты мне отвратителен! — повторил он. — Только умный человек имеет право на такие суждения. А кто ты такой, чтобы ставить под вопрос мои решения? Ты, тупоголовый льстивый сопляк. Я препарировал червей, у которых было больше мозгов, чем у тебя. Ты мне только в тягость, ты как камень на шее… Черт бы побрал твоих родителей за то, что они умерли и навязали мне такое никчемное существо, как ты. «Все нормально, сэр. Я сейчас разведу костер, сэр». Меня от тебя тошнит. В тебе все отвратительно, ты, мерзкий никчемный лицемерный тупица!

Теперь он казался всего лишь более светлой тенью среди более темных. Обезумевшее привидение.