Александр Мазин - Я – инквизитор Страница 30

И показательной расправе над первыми. Изобретательность, проявленная в выборе способов убийства личным телохранителем Гришавина Берестовым, впечатлила всех. Крепленый в этой разборке уцелел. Потому что держался в стороне. У него была своя «вотчина», выделенная еще прежним паханом, свои кореша и крепкие связи в воровском мире. Трогать его без веской причины было для Гришавина нежелательно. Кроме того, деньги от Крепленого шли хорошие, а новый лидер выбирал людей не по кровным и кровавым связям, а по деловым качествам. Но любил Гришавин Крепленого не больше, чем прежнего пахана, который почему-то никак не мог выбраться из зоны. А ведь планировалось, что он будет освобожден через год с небольшим.

Гришавин не считал себя бандитом. Он ощущал себя бизнесменом. Причем прогрессивным бизнесменом. Хотя еще десять лет назад истово обличал капитализм. Единственное, о чем он заботился в подборе людей (кроме денежной стороны, разумеется), — это чтоб никто из них не приобрел опасного веса в банде. Обычно держал при себе троих-четверых, стравливая между собой… и примиряя по-отечески.

Крепленый, далеко не дурак, понимал, что к чему, но когда речь заходила о «приближенных» Гришавина, свирепея, цедил: «С-суки!..» — и держался от них подальше. У него свой район, свои «точки», и люди тоже в основном свои.

Ласковина Крепленый возненавидел всем нутром. За пинок в грудь, за разгром, за то, что стянул его пистолет, за то, что вот сейчас сидит он, Крепленый, сидит и, потея, оправдывается перед тем, кто зоны не нюхал, а пролез в авторитеты. И все это из-за паршивого придурка! Была б его воля — поднял бы всю банду: «быков», ментов — всех, не считаясь с расходами, — затравил бы гаденыша и кровь поганую по капельке выцедил! (При мысли о том, что он сделает со Спортсменом, когда тот окажется у него в руках, Крепленый бледнел и глотал слюну). Придурка надо поймать, не считаясь с расходами!

В том-то и дело, что с расходами следовало считаться. Гришавин Крепленому объяснил популярно, в какие суммы обходится крепленовская «халатность-некомпетентность». Фактические убытки, убытки от нарушения «режима». Отчитал даже за прибор ночного видения, взятый у вояк в счет прошлых услуг. Потому что прибор — тьфу! Баловство. А расчет совершен.

«Всякие разборки — потеря денег! — говорил Гришавин. — Всякое насилие сверх необходимого — убыток!»

Крепленому Гришавин напоминал калькулятор: выгодно — сделают из человека жареный фарш, невыгодно — пусть гуляет!

— Если мы его не прищучим, — сказал Крепленый, — потеряем авторитет. Его и Коня. И сначала Коня, не хер ему своих людей распускать! Другим тоже урок будет!

— Коня трогать нельзя! — наставительно произнес Гришавин. — Конь — существо полезное. И под присмотром. Под моим присмотром. А авторитет ты уже потерял… — Гришавин выдержал паузу: ляпнет что-нибудь воровайка в свое оправдание? Не ляпнул. Смолчал.

— Даю тебе три дня, — строго произнес бывший партийный работник. — Через три дня ты этого молодца, Спортсмена, доставишь мне. Живым, понял? Я должен точно знать: Спортсмен этот сам по себе прыгает или на чьей-то веревочке!

— Сам он! Сам! Свободой клянусь! — воскликнул Крепленый.

— Ты, — тем же ровным голосом отвечал Гришавин, — так думаешь. А мне не думать, а знать надо. Я за вас всех отвечаю, понял? Ты, я знаю, ментов подключил своих?

— Угу, — кивнул Крепленый — Пусть пайку отрабатывают!

— Отключи, — распорядился лидер. — Сам должен управиться! Говорил же — авторитет роняем! — И жестко: — Да, роняем! Потому возьмешь его и привезешь ко мне. Я решу, как авторитет этот снова поднять! Три дня, Крепленый!

— Да как я его найду без ментов! — взвился тот. — Четыре миллиона народу!

— Он тебя нашел, — напомнил Гришавин. — И ты его… нашел. И просрал! Людей подбирать не умеешь! Распустил кадры! Пьют, пыхают, девочек наших совсем загоняли. А девочкам — работать. Им клиентов обслуживать, а не твоих мудозвонов! Распустил! Один фраерок двадцать твоих киздюков отметелил! Знаешь почему? Потому что все вы после семи бухие в жопу!

— Я трезвый был, — буркнул Крепленый, прикидывая, кто мог настучать. Да любой мог, еш его так!

— Молчи! — рыкнул Гришавин, наливаясь краской. — Бухие — все! А «ствол» он у тебя забрал!

«Ну, сука, — тоже багровея, подумал Крепленый. — Поймаю — собственные яйца сожрать заставлю! Как опозорил, сука!»

— Херня это, — подал голос телохранитель лидера Берестов. Вроде бы вступился, а по смыслу… — Херня это! Ему самому руками махать не требуется. На то люди попроще есть!

— Вот-вот, — проворчал Гришавин. — Вот их-то он и просрал!

«Опустить хотят, — мелькнуло в голове Крепленого. — Спортсмена просрал, бойцов проорал… снять Крепленого с места! Хрен вам в глотку! — злобно подумал он. — Довыеживаетесь! Соберем сходняк…»

— Все, Крепленый, — сказал Гришавин, буравя его глазками. — Три дня тебе. И учти: если этот Рэмбо, Спортсмен, пойдет на контакт — а он пойдет, нутром чую, просто так этакие дела не делают, — смотри не спугни!

— Не спугну, — обещающе процедил Крепленый. — Во сне его вижу, падлу! Я его…

— И не вздумай! — отчеканил Гришавин. — Он мне живой нужен, а не полудохлый!

— Ты что ж, спустишь ему? — как ни старался Крепленый, а прозвучало угрозой.

— Мудак, — сказал лидер, оборачиваясь к Берестову. — Просто полный мудак! Я, Крепленый, сам решу, что с ним делать. Может, убью, а может… куплю! Иди, Крепленый, работай! Берестов, проводи!

Берестов, бывший боевой офицер, — Афган, Молдова, Кавказ — смотрит на бывшего кидалу, бывшего зэка Крепленого, как солдат на гниду. «Скомандуй, командир, и я сам тебе этого Спортсмена на блюде преподнесу. Хоть целого, хоть в виде рагу. А лучше этого, зэчишку! Скомандуй!»

Не командует Гришавин. Пока не командует.

— Пойдем, старина! — Легкий тычок в спину. — Машина ждет!

Проводив их взглядом, Гришавин вздохнул и потер кулаком глаз. Что за люди вокруг? Так хорошо дела развиваются — и пожалуйста. Какие убытки, какое варварство! Да уж, ломать — не строить. Малой кровью не обойдешься. Вот и сын из Франции вчера звонил: там тоже беспорядки… Да.

— Берестов, — сказал он вернувшемуся телохранителю. — Налей нам беленькой, на пару пальцев, за удачу!

Глава двенадцатая

Троллейбус, на котором ехал Ласковин, сломался. Вернее, сломалось что-то на линии, и вереница похожих на толстых тараканов троллейбусов выстроилась от Техноложки до Витебского.

А время шло. Перед этим Ласковин потерял полчаса, впустую съездив на Московский вокзал: хотел оставить в камере хранения часть денег и документы, кроме паспорта (права, лицензию и прочее). Но на Московском свободных ячеек не оказалось, и пришлось ехать на Варшавский, где народу поменьше. На Обводном Ласковин поймал «мотор», доехал до Троицкого, а там водила, пожилой дядька, вдруг вспомнил, что забыл заправиться, и предложил сделать небольшой крючок. «Минут на пятнадцать, ну не больше!» А лампочка у самого только-только замигала.