Мария Барышева - Коллекция Страница 30

— Что это было?

— „Турецкий марш“ Бетховена, — охотно ответила Кира, опуская крышку на клавиши. — Из цикла „Афинские развалины“. Только на полторы октавы ниже, чем положено.

— Развалины… — пробурчал Стас, потирая заспанные глаза. — Очень похоже… Я тоже быстро развалюсь, если меня каждое утро будут будить таким ужасным образом.

— Ну, извини, — примирительно сказала она. Стас пожал плечами и, повалившись, сунулся лицом в подушку.

— А в чем дело-то? — придушенно произнес он. — Чего в такую рань?! Воскресенье же!..

— Мне надо в Симферополь ехать — забыл?

— Ну. И что?.. — вопрос оборвался заунывным зевком. Кира вздернула брови, и ее руки сделали недоуменный жест.

— Я думала, ты поедешь со мной. Мне надо забрать много вещей… мне потребуется помощь…

Стас поднял голову. В его взгляде уже не было ничего сонного, и Кира увидела в нем вполне отчетливое недовольство, даже негодование и отвращение к этой просьбе — настолько явное, что Кира даже почувствовала что-то очень похожее на обиду.

— Ну, если это нарушает какие-то твои планы, то…

— Это нарушает только один-единственный и главный мой план — выспаться! — сердито перебил ее Стас и спустил ноги с кровати, в то же время натянув на себя одеяло. — Ладно, если надо, то поеду. Просто в следующий раз не надо таких будильников — достаточно мило потрясти за плечо. Может, это и великий Бетховен, только в твоем исполнении больше походило на конец света. Во сколько примерно мы вернемся?

— Скорее всего, поздно.

Стас сожалеюще вздохнул.

— Хорошо, ужасное создание. А теперь брысь отсюда — я хочу одеться, а ты меня смущаешь!

— Да ладно, я уже все равно увидела, что трусы у тебя зеленые…

Стас запустил в нее подушкой, и Кира, успев сделать напоследок насмешливый жест, метнулась прочь из гостиной.

Проходя через столовую, она вдруг остановилась, удивленно-горестно вздернув брови, в смятении всплеснув руками. Нарциссы, еще вчера вечером такие яркие и свежие, безжизненно обвисли в вазе, почти касаясь столешницы дряблыми сморщившимися лепестками, выглядя так, словно всю ночь простояли без воды. Но вода в вазе была — и вчера, и сейчас — всего несколько сантиметров не хватало до края. Кира подтянула вазу к себе и осторожно понюхала. Пахло водой и чуть-чуть зеленью.

— Стас! — крикнула она, поднимая вазу. — Ты ночью цветы из воды не вынимал?

— А зачем мне это надо?! — удивился Стас из гостиной.

— Ну… может случайно уронил и забыл…

— …потом вспомнил и засунул обратно? — Стас выглянул в столовую. — Нет. А что такое?

— Завяли! — недовольно сказала Кира, демонстрируя ему вазу с погибшими цветами. Стас пожал плечами.

— Странно… Может, вода плохая?

— Да вроде нормальная…

— Ну не знаю… — Стас еще раз пожал плечами и исчез. Кира удрученно ушла, унося с собой увядшие нарциссы.

Спустя десять минут Стас, умытый и посвежевший, плюхнулся на кухонный табурет, вожделенно глядя на весело шипящую на сковороде яичницу с колбасой. Закипающий чайник призывно погромыхивал желтой крышкой. Стас постучал ногтем по краю пустой тарелки, благодушно посмотрел на Киру, нарезающую хлеб, потом отодвинул занавеску и взглянул на утренний двор.

— Никого нет, — заметил он, — только вон, тетя Тоня бродит со своим чудовищем.

— Мне на это наплевать, — равнодушно отозвалась Кира, откладывая нож, и Стас похлопал ее по руке.

— Да ладно, подумаешь, цветы завяли. Я тебе другие куплю.

— Просто это странно, — она сняла сковородку с плиты. — И неприятно. Нехорошо, когда в первый же день в доме вянут цветы.

— Кир, ну значит такие цветы… Брось! — Стас нацелился вилкой в яичницу, дожидаясь, пока Кира поставит сковородку и сядет. — Как спалось?

— Отлично, — отозвалась Кира, почти не кривя душой — тень на стене почти позабылась, и она уже вполне допускала, что это могло быть всего лишь обрывком мимолетного сна. — Никто не вздыхал и не бряцал цепями, не бродили по комнате фигуры в белых саванах, я не слышала замогильного шепота, и ничьи ледяные пальцы не сжимали мое горло… Уж не знаю, к чему адресовались косые зловещие взгляды местных старух. Никакого полтергейста здесь нет… хотя говорят, что в Украине барабашки живут практически в каждой квартире.

— Ха, полтергейст! — Стас презрительно фыркнул, выковыривая вилкой из яичницы кругляшок зажаренной до хруста колбасы. — Звуки, которые издает здешняя сантехника, распугают любой полтергейст. Хотя, наверное, я бы предпочел парочку призраков, чем общую разваленность этой хаты! Одни полы чего стоят! А проводка! У-у-у!

— Ну, ничего. Если мы свяжем эту квартиру веревочками, то вполне сможем протянуть шесть месяцев, — бодро сказала Кира. — Интересно все же, к чему такие условия? Забавно, что указанный срок истекает аккурат в мой день рождения. Вот уж, подарочек!

— Как мы уже рассуждали, скорее всего, бабулька просто впала в маразм, вот и все.

— Тогда бы ей не позволили писать завещание.

— В любом случае, мне на это наплевать! — заявил Стас. — Так или иначе, по семнадцать тысяч на лицо — по-моему, очень неплохо для тех, у кого ничего нет. А если мы потом ее хорошенько освежим, то и больше выйдет. Я лично займусь ремонтом, а от тебя потребую множество мелких услуг, например, обед или, там, подача гвоздей и разведение клея.

— Дурацкие условия, — проворчала Кира, не желая оставлять эту тему. — Мы могли бы хотя бы поменять проводку. Очень глупо выключать холодильник, чтобы включить пылесос. Или сушить волосы феном в полной темноте.

— Ну, у тебя есть полный шкаф свечей, — насмешливо напомнил брат, и она раздраженно передернула плечами.

— Много я увижу при таком свете! Ладно, доедай, а я пойду собираться, — Кира встала. Стас потер щеку.

— Я успею побриться?

— Раза четыре, — Кира заглянула в щель между раковиной и стеной. — Мышки не видать.

— Вылезет. Ночью уж точно кто-то вылезал — стащил шоколад, который я забыл на столе… если только это не ты.

— Не я. Нет, точно придется завести кошку.

Стас возвел глаза к потолку, но на сей раз возражать не стал.

Когда они вышли на лестничную площадку, в подъезд торопливо вошла — почти вбежала Антонина. Казалось, все это время она тихонько стояла за дверью и караулила — слишком плохо укладывалась на ее лице безмятежная приветливость, слишком смятой была утренняя улыбка и слишком ярко блестело в глазах жадное любопытство. Буся, подхваченная под мышки и накрепко прижатая к хозяйской груди, заходилась задушенным истеричным лаем.