Татьяна Форш - Цыганское проклятье Страница 31

– Эх, кабы выжить… – снова завел тот. – За дочку пекусь лишь, о себе – нисколько. Марья – чистый ангел, не виновата она ни в чем, а уж натерпелась в свои юные годы такого, что не каждый старик вынесет. Павлуша, коли не выживу, ступай к Степану-конюху, скажи: Силантий Матвеевич повелел тебе тайник открыть. Как получишь то, что в нем, позаботься о доченьке моей. А коли обманешь, с того света тебя достану!

– Силантий Матвеевич, да что вы…

– Не перебивай. Чую, смерть рядом идет, времени не остается совсем. Виноват я, Павлуша, ой, как виноват. Ты как прибудешь в поместье…

Его покаянную речь прервал надрывный волчий вой. Жеребец под генералом заржал и понес, монах едва успел в седло вскочить. Когда подъехали к поместью, темень стояла беспросветная.

– Хэй, есть кто дома! Выходите, я господина вашего привез! – гаркнул семинарист, придерживая генерала.

Ворота открылись, и, подсвечивая факелом, показался парнишка лет семнадцати, в беленой простой рубахе и широких портках.

– Прибыли? – заулыбался он, но, увидев хрипящего генерала и незнакомца, сидящего с ним рядом, осекся. – Что стряслось, Матвеич?

Строгий Силантий Матвеевич никому не позволял обращаться к себе так. Только по имени и отчеству. А вот пацаненку этому прощал многое. Ему даже нравилось, что тот его не боится, хотя и знал точно – уважает.

– Степка, помоги… – прохрипел он. – Зови подмогу…

Придерживая раненого, Павел спешился.

– Некогда лясы точить, надо Силантия Матвеевича до дома донести. А мне лошадку резвую подсуропь, эту загнали совсем. За лекарствами метнусь.

– Неужто снова волки? – Паренек истово перекрестился.

– Знать, согрешили мы, коли Господь посылает испытания. – Лицо монаха на мгновение застыло скорбной маской. – Да полно тебе, помоги.

Вместе они сняли раненого с седла, подхватили под руки и не без труда потащили в поместье. Уложили на диван, и, пока монах снимал с раненого одежду, Степан убежал звать подмогу.

– Фекла! Катька! Где вас носит, шельмы? А ну подь сюды!

На его крик выбежала девушка не более шестнадцати лет от роду. Вытерев мокрые руки о фартук, она недобро зыркнула на Степку.

– Ты чего орешь, командуешь, точно барин! Вот хозяин вернется, я ведь не смолчу.

– Помирает генерал наш. Вот-вот Богу душу отдаст!

Увидев раненого господина, девушка на миг замерла, но тут же принялась действовать. Резво оттолкнула Степана и зло зыркнула на монаха:

– Отпевать, что ли, уже пришел? Так ты смерть не зови раньше сроку, сама знает, когда подоспеть. Силантий Матвеич, а, Силантий Матвеич, слышишь меня?

– В беспамятстве он, – ответил за генерала монах и посмотрел на Степана: – Я лошадь просил. В город мне надо. Обернусь мигом.

Фекла тем временем во все глаза смотрела на хозяина, следя за едва слышным дыханием.

– Вроде и не дышит уже… – вдруг всхлипнула она, прижав ручонки к груди.

– А ну пошла прочь, кликуша окаянная! – рявкнул на нее Степан и приказал: – Лучше Катьку приведи. – Когда девчонка убежала, посмотрел на монаха: – Бери лошадь, на которой прибыли, некогда мне уже новых седлать. Буян – он сильный! Выдюжит.

Павел кивнул и вышел в духоту летней ночи.

Когда стих перестук копыт, Степан подошел к генералу, прислушался. Дышит. Говорят, монахи едва ли не с того света людей доставали. И его господину помогут. Иначе и быть не может. Непременно помогут. Только уж больно лицо у Силантия Матвеевича бледное. В гроб и то краше кладут. Степан наклонился ближе, и в ту же минуту генерал распахнул глаза.

Парень отпрянул и перекрестился. Ему вдруг почудилось, что они полыхнули недобрым красным отблеском.

– Степан, – едва слышно позвал его генерал, – отойду я к рассвету. Чую, недолго осталось. Где Павел? Монах, что привез меня?

– В город он поехал, батюшка! Может, за лекарством каким для тебя! Обещал быстро вернуться.

– Ежели к тому часу я преставлюсь, веди его в мой кабинет. За шторой комната тайная. В ней богатства мои и Марьюшкины. Дай ему то, что попросит за помощь бесценную, да сам о мародерстве не помышляй! У меня все в завещании записано! Службу свою для Марьюшки сохрани. Она тебя не обидит. Ангел она…

– Ой, ангел, Силантий Матвеевич, чистый ангел, – запричитала Фекла, вернувшаяся в зал уже вместе с дородной кухаркой Катькой.

– Да на кого же ты нас покидаешь, отец родной? – присоединилась та.

– Угомонитесь! – выдохнул генерал едва слышно. На губах запеклась кровь. Закашлялся и попытался привстать на подушках, но тут же рухнул обратно. Зубы сжал до скрежета, но не показал, как больно ему.

Еще чего, перед челядью выть да стенать!

– Матвеич, да куда же ты собрался? Лежать надо, силы беречь, скоро спаситель твой вернется. Дождись его, Матвеич.

– Дождусь. Исповедь пусть у меня примет. Не верил в Бога, пока жил. Знать, помереть надо, чтобы веру обрести. А пока ступайте на двор. Чудится мне, вроде подъехал кто-то?

В ту же минуту в дом стремительно шагнул Павел. На плече дорожная сумка, а в ней позвякивает что-то. Увидев генерала, он испуганно сглотнул. Синюшная бледность уже залила все лицо и грудь. А множественные укусы и развороченный бок почернели. Только бы волки не оказались больными да не занесли заразу в генеральское тело.

– Нагрейте воды, чтобы теплая была. Да тряпок чистых побольше.

Всхлипывающие служанки вздрогнули и заметались, исполняя. Катерина принесла две бадейки с водой, от которой шел пар. Фекла – охапку простыней барских.

– Степан, раны прижечь придется. Неси кочергу, да только накали хорошенько. Я пока спиртом да водой грязь с ран уберу. Горячки вроде нет, а крови потерял много.

– В своем ли ты уме, монах? – В глазах Степана полыхнула ярость. – Генерала как жеребца прижигать вздумал? Да он мне как отец родной, я же любому за него глотку порву. Так и знай!

– Если раны не закрыть, особливо ту, большую, огонь по крови пойдет, и тогда точно поминай как звали. А ну как волчара бешеный был?

– Послушай знающего человека, остолоп необразованный, – набросилась на парня Катерина. – Вот вода теплая и тряпки. Как просили. Сама недавно с печи сняла. А кочергу я сейчас нагрею, не беспокойтесь. Надо так надо! Лишь бы господин выжил!