Питер Джеймс - Возлюбленная Страница 31

– Что ты хочешь на ужин?

Он зачесал назад мокрые волосы.

– А что у нас есть?

– Тонны вчерашних остатков.

– Отлично. Ты выглядишь застывшей.

– Я и вправду застыла.

Она стянула с себя одежду и изучила коричневые пятна от чая на белых брюках. Ее ошпаренные ноги были усыпаны маленькими волдырями, и один крупный пузырь появился на пятке, которую она стерла высокими сапожками раньше, в лесу.

Чарли направилась в ванную.

– Как ты думаешь, не позвонить ли мне миссис Леттерс или даже зайти?

– Позвони ей.

– Если он умер… то я… – Она куснула кожу под ногтем большого пальца. – Может, стоит послать ей немного цветов.

– Или сделать денежное пожертвование на обожаемую Перегрином благотворительность.

– Перестань. Это ужасно.

Потолстела. Она определенно потолстела и потеряла в мышечной силе. Ее груди стали больше. Может, это старость? Том всегда жаловался, что они у нее слишком маленькие.

– Берни, ну, этот строитель, сказал, что присмотрит завтра за Беном. Хочешь, можем встретиться в Лондоне? – сказала она.

– У меня нет времени. После двух недель отсутствия там будет уйма дел, а я еще в теннис играю.

– С Полом?

– Угу.

Из телевизора донесся громовой хохот.

– Но от него же было сообщение на автоответчике насчет отмены.

Еще один взрыв хохота, более возбужденный.

– А… ну да, – сказал Том, и его голос, ей показалось, прозвучал как-то странно. – Я и забыл. У нас будет встреча с партнерами.

Ее родимые пятна сегодня вечером казались более выраженными, чем обычно. Чарли энергично потрогала две прямые линии, в каждой по два дюйма. Одна – на животе, другая – на правом бедре. Они были красными, даже багровыми и напоминали рубцы.

Ей послышалось дребезжание того медальона, и мысленно она увидела его снова в заржавленной консервной банке. Внутри нее дрожало что-то темное, холодное и зловещее. Она снова посмотрела в зеркало. И ее же глаза посмотрели в ответ.

Испуганно.

Чарли не могла уснуть. Ее сознание работало медленно, как бы вторя жалостному завыванию пса Виолы Леттерс.

Пытаясь думать о приятном, она вместо этого вспомнила о китайской коробочке. Казалось, Чарли слышала этих червей, ощущала их запах. Черви боролись, потели, взбирались тельцами-гармошками друг на друга и, напрягаясь, ели днями и ночами в бесконечной темноте. Ели или оказывались съеденными. Их постоянно жевавшие челюсти разносили каждый укус по консервной банке глухим гулом.

У самого крупного была тупая морда сердито ворчащей змеи. Будучи быстрее, уродливее и прожорливее остальных, он извивался в темноте, разбухая, кромсая остальных червей, пока не оказался в окружении корчившихся беззащитных белых фигурок, ждущих, пока он всосет их в свою пасть. Тогда для него не останется никакого корма, вообще ничего не останется, разве что лизать сверкающе чистую банку и ждать.

Ждать ее.

Внутри сложенного кусочка бумаги, внутри сияющего красного сердечка, внутри консервной банки обитало крохотное пятнышко темноты. Оно было пятнышком только потому, что находилось далеко-далеко отсюда, в некоем измерении, которое ей было непонятно. И когда она открывала банку, затем сердечко, разворачивала листок, пятнышко приближалось к ней. Огромное, темное, с зубами похожими на заржавленные клинки и огнем, вылетающим из черного туннеля его горла, неистовым вулканическим пламенем, от которого так и разило жевательной резинкой «Даблминт». От этого пламени кожа сходила у нее с лица.

Том перевернулся и захрапел.

В темноте, под лунным светом, продолжались ночные убийства. Визги, крики, хруст подлеска. Природа сама заботилась о себе.

Вода падала с запруды. Кипящая вода из опрокинутого чайника. И вой пса Виолы Леттерс соединялся с ночными воплями.

Зубы огромного червя сомкнулись, перерезая ее пополам пониже плеч. Она металась, извивалась, пытаясь избавиться от этого образа.

– Господи, ты просто неугомонна, – сварливо сказал Том.

Приткнувшись к нему, она обвила себя его руками и крепко держала, целуя его, скользя руками по его телу.

– Чарли, ну, ради бога! Мне рано уезжать. Дай мне выспаться.

Когда Чарли прижалась к пояснице отвернувшегося Тома, ощущая запах его кожи, чувствуя ее жар, теплые соленые слезы потекли из ее глаз.

16

Ноготки завяли. Чарли выбросила их в мусорное ведро и переменила воду в вазе из граненого стекла.

– Извини, мама, что я не приезжала на прошлой неделе, в доме была уйма дел. Он в ужасном состоянии, хуже, чем мы предполагали. Строители говорят, что мы должны перекрыть крышу.

Она держала цветы перед невидящим взглядом лежавшей в постели старухи.

– Эти астры из нашего сада. – Чарли пристроила астры и папоротник в вазу у окна. – Мы посадили много цветов.

Внизу, под окном, шла через парк слепая девочка с собакой-поводырем.

– Смертельная ложь.

Чарли резко обернулась, но мать неподвижно взирала в пространство. Не похоже, что она двигалась и говорила.

– Что это было? – спросила Чарли. – Что ты сказала?

Старуха моргнула разок и продолжала неподвижно смотреть в пустоту.

– Смертельная ложь?

Никакого ответа.

– Ты это сказала, мама? – Чарли села подле нее и взяла ее костлявую руку. За долгие месяцы она в первый раз слышала, как говорит мать. Первый раз после Рождества. – Смертельная ложь, мама, да? А в чем же ложь-то?

В молчании Чарли потерла руку старухи.

– Что ты имела в виду, мама? Пожалуйста, скажи мне.

Прошло пять минут, десять, полчаса… Ее мать не шевельнулась. Чарли ласково погладила ее руку.

– Я ходила на днях к одному гипнотизеру. Хотела вернуться в мои прошлые жизни. А у тебя есть какие-нибудь прошлые жизни? Ты веришь в это? – спросила она, не ожидая ответа.

В воздухе слабо запахло мочой.

– Я не думаю, что сама верю в это, – сказала Чарли более убежденно, чем на деле чувствовала. – Но вот что странно: он заставил меня вернуться в детство. Мне пришлось рассказать, что я делала в дни моего шестнадцатилетия и десятилетия. Ты водила меня в зоопарк, помнишь? Я каталась верхом на верблюде. И еще день моего четырехлетия. Я сумела вспомнить его в таких невероятных деталях! Папа отшлепал меня, потому что я наехала на велосипеде, который ты дала мне, на его рододендроновый куст. Это был красный велосипед фирмы «Рейли» с покрышками с белым ободком, с белым седлом. Еще у него был рожок вместо звонка и маленькие толстые колеса и для равновесия еще два дополнительных колеса сзади. Папа никогда до этого меня не шлепал. Тогда ты мне сказала, что лекарство заставляет его делать странные вещи.