Виктор Точинов - Логово Страница 31

Душевой кабиной именовалось хлипкое сооружение из жердей, обтянутых пленкой, наверняка отслужившей свой срок на парнике. Однако вода из водруженной на конструкцию бочки текла теплая — нагрелась на солнце за день. Попахивала, правда, слегка болотом, но на такие мелочи не стоило обращать внимания.

Нашелся даже обмылок, и Ростовцев, скинув пропитанную кровью одежду, старательно смывал следы… чего? — он и сам не знал. Память вновь зияла темным провалом — свежим, только образовавшимся. Последнее, что он помнил: Наташа, переулок, машина, странные люди, укол в бедро — и все. Обрыв пленки, монтаж, склейка — и вот он уже стоит посреди ночного поля, залитый с головы до ног кровью. Чужой кровью. А рядом связанная Наташа…

Ладно, по крайней мере есть свидетельница, которая способна рассказать, что было во время второго беспамятства. Вполне возможно, что это прольет какой-то свет и на первое… Но почему-то он не спешил к ней с вопросами — стоял и еще раз неторопливо, излишне тщательно намыливался. Хотел, очень хотел услышать ее рассказ — и в то же время… Боялся? Да нет, не боялся, но этот взгляд Натальи…

Да и вообще, все с ней было не так просто.

Воспоминания, всплывшие за считанные минуты до похищения, никуда не ушли, не исчезли. Он — Ростовцев, Андрей Николаевич Ростовцев, генеральный директор строительной фирмы. Не какого-то финансового монстра, выигрывающего миллиардные тендеры, но вполне уверенно стоявшей на ногах конторы, занимающейся в основном загородным строительством. А Наташа работала там же — секретарем-референтом. И у них ничего не было. Ничего. И называла она его всегда Андрей Николаевич. Значит…

Значить это могло всё, что угодно. Надо было идти в халупу и начинать долгий и тяжелый разговор. Да вот отчего-то не хотелось.

Ростовцев уже вытирался ветхим, но чистым полотенцем, когда крохотный огарок свечи, взятый в душ, догорел. Остаток фитиля упал в лужицу стеарина и на пару секунд ярко вспыхнул, прежде чем навсегда погаснуть. В колеблющемся пламени он успел разглядеть источник неприятных ощущений в своей левой руке — ощущений, на которые до сих пор не обращал внимания — не стоила того легкая тянущая боль, хватало забот поважнее.

На бицепсе оказался шрам. От пули — круглое входное отверстие, рваное выходное. Свежий шрам, едва заживший.

Утром, когда Ростовцев — тогда еще «егерь Иван» — переодевался на буксире, ничего похожего он в этом месте не видел… Или успел позабыть?

Вот так и сходят с ума, подумал он.

Звонок входной двери мяукнул еле слышно, но человек проснулся мгновенно. Старческий сон вообще чуток, а здесь еще сработала многолетняя привычка.

Встал — огромный, грузный, в руке выдернутый из-под подушки ПСМ — тоже привычка. Жена мирно посапывала, была она на тридцать два года моложе и старческой бессонницей не страдала.

К двери человек не пошел. Мало ли что. Конечно, дверь у него не простая и стрелять через ее полотно бесполезно, но от мощного кумулятивного заряда не спасет.

Прошел в соседнюю комнату, в кабинет, уселся в кресло с высокой спинкой. Звонок мяукнул снова. На небольшом черно-белом экране — встревоженное лицо соседки, дамы пожилой, вполне почтенной и не склонной будить во втором часу ночи просьбами одолжить соли, луковицу или червонец до зарплаты.

Человек пощелкал тумблерами. Остальные видеокамеры были установлены отнюдь не так демонстративно и вызывающе, как первая, торчащая над дверью, но и они ничего подозрительного не показали. На площадке никого, кроме соседки, не обнаружилось. На лестнице и на площадках соседних этажей — тоже.

— Что случилось, Клавдия Борисовна? — спросил человек.

Голос соседки, даже слегка искаженный динамиком, сохранил былую глубину и звучность. Что бы не твердили сплетники, но именно этот голос, а не благосклонное внимание первого секретаря обкома, сделали его обладательницу примой карельской республиканской оперы. Секретарь был потом, и квартира в этом элитном доме — потом.

Голос был хорош, а вот слова понравились значительно меньше:

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, но мне сейчас позвонил человек, который настаивает на разговоре с вами именно с моего телефона.

Это было даже не смешно. Какому дураку могло прийти в голову, что он купится на такой дешевый трюк? Палец человека потянулся к кнопке — крохотной, незаметной на фоне фанеровки стола. Группа будет здесь через считанные минуты — проверим, кто и зачем устроил засаду в соседской квартире.

— Он просил передать вам странные слова, — добавила соседка. — Дословно: «У батьки Панаса нэма тютюна, просит трошки».

Палец застыл на полпути. Слова были паролем — древним, забытым паролем почти полувековой давности, использовавшимся в те времена, когда хозяина квартиры — молодого тогда лейтенанта МГБ — внедрили в окружение Романа Шухевича, главы ОУНовского подполья…

…Квартира Клавдии Борисовны представляла из себя причудливую смесь былой роскоши и нынешней бедности, но человек не приглядывался. Он взял трубку — черную, старинную, эбонитовую — и спросил коротко:

— Грицко?

— Теперь меня зовут иначе, — ответил знакомый голос. Изменившийся, но знакомый. Голоса вообще меняются медленнее людей…

Тишина не нравилась майору Лисовскому. Уж очень все идет хорошо, тихо да гладко, думал он.

В ночном лесу действительно было тихо, лишь в воздухе стояло неумолчное гудение, вокруг майора немедленно образовалось грушевидное плотное облако комаров. Правда, не кусали, даже на кожу не садились — репеллент действовал надежно. Но все равно неприятно.

Лисовский курил, выпуская струи дыма в разные стороны. Боевые порядки крылатых кровососов на мгновение редели, но тотчас же восстанавливались.

Озеро отсюда видно не было, шикарным видом с поросшего соснами холма пришлось пожертвовать в пользу маскировки — лагерь разбили на его дальнем от Логова склоне. Точнее — лишь наметили место для лагеря, устанавливать и маскировать (особенно маскировать!) палатки майор решил засветло, а сейчас вымотанные «туристы» уснули в положенных на землю спальниках, благо погода позволяла.

Первое дежурство майор взял на себя, хотя, теоретически, был освобожден от этой обязанности как старший группы. Но хотелось посидеть одному, подумать. Проанализировать все происходившее с ними на маршруте. И — не происходившее…

Он снял очки, повертел в руках, водрузил обратно на нос — всё не мог к ним привыкнуть. Маскировкой они не были — зрение ослабло вследствие недавней контузии и ранения в голову. Очки были слабенькие — всего минус два — но поставили крест на спецназовской карьере майора.