Ята Петри - Второй Страница 31

— Истерику прекратить — жестко сказал Старик и так глянул в сторону Евгения Саввича, что тот замолчал на полуслове.

— Именно для того, что бы вы были в безопасности — надо выявить Прилипал. Вот и все. И чем быстрее это сделать тем проще.

Саня-бомж поднял вверх худую костлявую руку, напоминающую чем-то птичью лапу.

— А может их всех — того…Они же все зараженные. Там же у каждого аура не стабильная… И никаких проблем не будет. А для лабораторий потом новых натаскаем.

Я чувствовал себя словно наблюдал за всем этим абсурдом со стороны. Там же 48 человек. Еще человек. Они же пока дышат, ходят, чувствуют и ведут себя именно как люди. Не как Прилипалы, не как куклы. До кукол еще ой как далеко.

От Сани стали отодвигаться в сторону, словно он сам стал чумной. И только Евгений Саввич, еще не пришедший в себя после крика, остался рядом, испуганный и сникший.

Старик походил по бункеру. Он пару раз пытался начать ответ, но получалось видно плохо и он снова, отворачиваясь от нас, делал несколько шагов вперед.

Близнецы — Оля и Коля, шушукались у меня за спиной друг с другом. Я не видел их реакцию — но по тону диалога было понятно, что они тоже в полной растерянности.

И тут Анна Марковна — старушка божий одуванчик, привстав со стула — спросила почти чуть слышно.

— Господа, но мы же все-таки люди?

— Что? — не понял ее Старик.

Она чуть увереннее задала вопрос.

— Егор Петрович, но мы же люди, да? Не Прилипалы? Это у них на уровне эмоций и совести сплошная черная дыра. Мы же не можем так вот…

Старик взял себя в руки. Подошел к АэМе, наклонился, сказал спасибо и помог присесть обратно.

— Да. Так вот. Анна Марковна права — мы все — таки люди. И там в левом крыле в спецпалатах — тоже люди. Но есть и не люди. Соответственно. Будем сами людьми до конца. Надо просто по — нормальному выполнить свою работу. С минимальными жертвами.

По этому — я вижу, что все на взводе. Я никого из вас почти не привлекал к работе в Клинике — я понимал, что не каждому хочется подписывать приговоры. Но сейчас это жизненно необходимо прежде всего для вас. И для нас — для организации в целом. Если среди них сейчас начнут один за одним развиваться зародыши — мы их реально не удержим. Кроме тех, кого надо будет гасить изнутри, через несколько часов придет волна из города. Сил начинать глобальную войну и выдерживать осаду — сейчас нет. Средства и ресурсы не те.

Все, хватит разговоров. Готовьтесь — можно, пока если есть желание, выпить и перекусить. Многих из вас выдернули с объектов. Можно просто отдохнуть хотя бы эти 15 минут. После разделимся на группы — у каждого по равному количеству людей. Кто быстрее справится — помогает соседу.

Пить я не стал хоть и хотелось до чертиков. Но лучше трезвая голова и нормальный Дар, чем ошибка.

А дальше началась самая грязная работа, которую я только делал.

Новый корпус санатория был обнесен трехметровым забором с кольцами колючей проволоки на верху и сигналкой брошенной по всему периметру. Тюряга — по другому не скажешь. Только охранников в СС-овской форме не хватало для полноты ощущения.

Нас привели в большой зал на первом этаже. Потом, сверившись со списком, разделили по комнатам. Комнаты изначально предназначались для организации свиданий и опросов. Устроенные с тем минимализмом в мебели и максимализмом в безопасности, которые требовались по статусу.

Стол, две скамьи одна на против другой, прикрученные к полу. Стены, покрытые мягким вспененным пластиком. И зарешеченное, забранное в густую сетку окно.

Хотелось проснуться. Хотелось потереть глаза, пощипать себя за руку и проснуться пусть в Берлоге у Второго, лишь бы только не здесь.

Слишком пугало то, что должно было произойти. Намечался не экзамен, не кастинг на главную роль и не конкурс талантов.

Я помнил, как я себя чувствовал, когда меня заперли в Бункере, а после, ни слова не говоря, пришла бригада и как подопытного кролика принялась досматривать вдоль и поперек. Каким беспомощным и жалким я чувствовал себя стоя у стены, когда те кто пришел — просто выполняли свое дело. Хорошо выполняли. Потому что это была их работа, хотя бы для себя придумать хоть какое-то оправдание. То, что сейчас приведут людей, которые носят в себе потенциальный вирус — я как раз понимал. Но…Они же еще пока люди — с чувствами, эмоциями, страхом. Страхом, настолько огромным, что это даже трудно представить. Они же и так знают, что в них живет чужак, который в один момент может взять под контроль твою личность и в то же время понимают, что все окружающие сейчас так и относятся к ним, как запущенной бомбе, которую чем быстрее остановить тем будет легче всем. Остановить, а не ждать до самой последней секунды в слепой надежде на чудо.

Лязгнула железная дверь, вошли два охранника и Курт, личный телохранитель Старика.

— Привет, — сказал он. — Я вместо Второго с тобой посижу, о'кей. Главное ничего не бойся.

А про Второго я совсем выпустил из виду. Я его еще этим вечером не видел. Хотя такое событие — все на ушах — он просто обязан был быть в санатории.

Мне стало как — то по детски досадно и обидно, что на меня повесили все это, а человек, который должен меня защищать, даже не приехал. Он же должен был понимать, что будут прямые контакты с больными. А вдруг кто-то из них…и вот тут — то я словил себя на мысли, что начинаю истерить как Евгений Савич. Без повода — просто для того чтобы свалить всю ответственность на кого угодно лишь бы не на себя. Чем мне мог помочь Второй? Да ничем — он аур не видит, в цвете не разбирается — базовый снимок не сделает. А утешать меня и морально поддерживать — в работу телохранителя явно не входит. С охраной Курт справится не хуже.

Поэтому я просто кивнул Курту и сел на скамью.

— Можно, — сказал я громко так, чтобы охрана за дверью услышала.

Я включил Дар на полную, как можно ярче, выжимая энергию на максимум, понимая, что в таком режиме меня на долго не хватит и все закончится печально, как когда-то на одном из досмотров, когда я не мог сосредоточится в огромном помещении старой фабрики, где из-за наглухо замурованной двери мне подсвечивали неяркие, но такие опасные отблески. Я чувствовал, что там за железными пластинами и старой дверью в заброшенной кладовой что-то есть — коконы, высохшие куклы, споры. Дверь открыть не было средств и возможности — разве что резать автогеном — но я и отойти не мог от того запертого помещения — потому что там мне казалось все внутри горит черными и красными сполохами, как будто взбудораженный рой готовится вырваться на свободу.