Джонатан Кэрролл - Кости Луны Страница 32

На следующее утро Дэнни заявил, что по телевизору будет матч, который он хочет посмотреть (играла команда университета Ратгерс), и вызвался посидеть с Мей, если у нас с Элиотом есть желание прокатиться.

С этим идеальным предлогом, чтобы выбраться проведать дом Вебера, у меня вдруг пропало всякое желание ехать. Но Элиот уже подал голос и во всеуслышанье объявил, что готов увидеть все местные достопримечательности.

Через час мы были на полпути к цели, ощущая себя школьниками, проникающими на фильм категории «К» без присмотра родителей[49].

С Ремзенбергом у меня случилась любовь с первого взгляда. Белые деревянные дома, насчитывающие не одну сотню лет, высились с молчаливым достоинством и простительным высокомерием, часто свойственным старинной красоте.

Центра городка как такового не было — ни магазинов, ни автозаправки. Одни дома, которые содержались без особой роскоши, но в идеальном порядке, точно знающие себе цену, и немалую. Какое необычное место.

Старик в лихо заломленном шотландском берете, выгуливавший добродушную борзую, объяснил нам, как проехать к линии, где жил Вебер. Крутанув на повороте руль и ощутив на ладонях нервный пот, я вспомнила о дорогах в итальянской глубинке, где по обеим сторонам высятся ряды кипарисов, напоминая солдат на плацу в ожидании смотра. Но на Лонг-Айленде росли кедры, внушительный окаменевший вид которых говорил, что караул они несут уже давно.

Дорога иногда петляла. Наконец, свернув направо под неожиданно резким углом, она превратилась в узкую грунтовку. Я остановила машину у обочины, и мы вылезли оглядеться. И действительно, буквально в нескольких шагах Элиот обнаружил под деревом почтовый ящик с именем «Грегстон», выведенным мелкими скромными буковками.

— Элиот, наверно, лучше пройти пешком, как думаешь? Если он там, не хотелось бы свалиться как снег на голову. А если он занят с кем-нибудь или с чем-нибудь?

— А по-моему, миссис Каллен Джеймс, это вы до смерти перепуганы. Где ваш здоровый авантюризм?

— На Рондуа, мистер Трейси. Пошли.

Узкая (на одну машину) подъездная дорожка петляла среди ухоженной, очень плотно засаженной рощицы. Мы прошли не больше четверти мили — и нас в буквальном смысле ошарашила красота неожиданно открывшегося вида. «Карнавальная маска» Вебера находилась на самом берегу бухты и идеально вписывалась в морской пейзаж с птичьими стаями. Настоящая жемчужина викторианского периода, домик-пряник, и сочетание цветов — белый с кобальтово-синим — напомнило мне детские книжки с иллюстрациями Карла Ларсона[50]. Каждая деталь была неповторимой и эксцентричной — вычурная лепка, водосточные трубы оранжевой меди, огромные эркеры, похожие на выпученные глаза, — казалось, будто дом внимательно присматривается ко всему, что происходит вокруг.

Машины нигде видно не было. И — как мы убедились, подойдя на цыпочках поближе, — свет в доме не горел.

— Проклятье! А я-то надеялся застукать его с Мерил Стрип![51]

— Элиот, Мерил замужем.

— Между нами, девочками, дорогая, ты тоже. Внутрь не хочешь зайти? У тебя же есть ключи, верно?

— Да, но я не хочу заходить. И так вуайеризм сплошной.

— Вот те на! Да я всю жизнь был неисправимый подгляда. Только ничего интересного обычно не попадается. Ты уверена? Подумай только, что он прячет в шкафах!

— Нет, мне, честное слово, не хочется. Давай только в окна заглянем. Это можно.

Мы обошли дом кругом. Благодаря обилию стекла мы смогли составить неплохое представление о вкусе Вебера. Там было много пустых белых стен, деревянной мебели, покрытой черными шелковыми подушками, несколько афиш к выставкам художников, имена которых мне ничего не говорили, но репродукции понравились: Лесли Бейкер, Алекс Колвилл, Мартина Нигель[52]. И какой-нибудь сквозной темы не прослеживалось — подбор был настолько эклектичный, насколько возможно.

В гостиной на низком столике черного дерева аккуратно лежали большие альбомы по искусству и номер «Вог» для мужчин на итальянском — как вы думаете, с кем на обложке? С Вебером Грегстоном. О том, что я не смогла увидеть, мне рассказал Элиот, и наоборот. Вскоре я чувствовала себя как родственница, зашедшая приглядеться по случаю смерти члена семьи.

— Ты точно уверена, что не хочешь зайти?

— Элиот…

— Хорошо-хорошо, я просто спросил. Давай только оставим ему что-нибудь, чтобы он знал, что ты заходила. Помнишь, он говорил, что будет очень рад.

Ни ручки, ни бумаги у нас с собой не было, так что записка отпадала. Элиот предложил набрать камешков и сложить в кучку на крыльце, но мне это слишком напомнило еврейское кладбище.

— Секундочку, придумала.

Я порылась в сумочке и извлекла последнюю открытку, посланную Вебером из Флориды. На двери была окантованная медью щель для писем, куда я и протолкнула открытку.

— Каллен, а вдруг он подумает, что тебе просто не понравилось то, что он написал? Давай зайдем и напишем нормальную записку.

— Хватит, Элиот. Пусти тебя внутрь, ты обязательно что-нибудь стащишь.

Когда мы вернулись, было уже темно. Дэнни лежал на диване и читал книгу. Мей сидела на полу и колотила по своей любимой мягкой игрушке — страшненькой зеленой белке — пластмассовой ложкой.

— Привет!

— Где вас носило? Я уже начал беспокоиться.

— О, где только не носило! Я отвезла Элиота в Вест-гемптон… Прости, Дэн. Надо было позвонить.

— Надо было. Что теперь с обедом?

Тон его голоса был таким, что мы с Элиотом не мешкая устремились на кухню, и работа закипела.

Через несколько минут Дэнни заглянул в дверь сообщить, что доедет до магазина купить шоколадных пирожных с орехами.

— Но, Дэнни, у нас уже…

Встретившись с ним взглядом, я умолкла; ему было нужно какое-то время отдохнуть от нас, причем не на другом конце дома, а подальше. Я сразу пожалела о нашей вылазке, сколько бы удовольствия она нам ни доставила. Если Дэнни Джеймс в шесть вечера отправляется за шоколадными пирожными, значит, он зол как черт и даже смотреть не желает на свою благоверную. Но самое для меня мучительное — что злился он, потому что его заставили волноваться.

Я подождала, пока не хлопнет дверца машины и не заработает мотор, прежде чем осмелилась выглянуть из окна кухни. На щеке я ощутила дыхание Элиота: перегнувшись через мое плечо, он тоже смотрел в окно. Каллен, мы с тобой два маленьких поганца.

— И не говори!

А подумай только, что бы с ним было, узнай он, чем мы на самом деле занимались. Боже ты мой!