Евгений Акуленко - Ротмистр Страница 32

— Ежевичной! И тот час, застывший в полупоклоне гарсон, сообразил из запотевшего графинчика. Купец опрокинул в себя рюмашку, прочувственно крякнул и подцепил на кончик вилки маринованный грибок. Подавив робость и неловкость, Савка сглотнул слюну и прицелился в поросенка. 'Ужо я отъем', решил он. 'Сами виноваты!' Закуски таяли, обнажая блюда. Просел поросенок, обнаружив шпангоуты ребер. Застывшие в изумлении прислужники лишь молча вращали глазами да подливали Савке морсу — водки он по наставлению хозяйки не пил. 'Непривычно харчеваться стоя', сетовал Савка, 'Ну, да ничего, говорят, так больше влазит'. Расфуфыренные дамы, прогуливающиеся мимо, опасно для глаз косились в сторону метущего все подряд парня. А Савка ухом не вел. Расправившись с телячьим заливным, он перевел дух и послабил штаны в поясе. Прислужники переглянулись: 'Нажрался наконец!' Но не тут-то было. Настал черед теплых блинов с икрой и красной рыбой, вареных в меду раках и нежнейших котлет из семги. 'Ну', решил Савка спустя некоторое время, 'с полуголодными можно равняться'.

Пожалуй, он смог бы съесть и еще, только особенно есть было уже нечего: по столу словно прошелся хан Мамай. Савка осоловело прислонился к стене — после сытной трапезы клонило в сон. Таким, уронившим голову на грудь и временами всхрапывающим, его и застала Евдокия, ущипнула сердито за руку и показала знаком следовать за собой. Провожать Евдокию вышел не кто-нибудь, а самолично хозяин дома граф Слащевский. Низенький со старательно зачесанной плешью, он не сводил с Евдокии масляно блестевших глаз и умолял остаться, прикладываясь поминутно к ручке. Выслушав вежливый, но категорический отказ, граф соизволил выразить

'наисильнейшую печаль' и заверил, что 'очаровательнейшею Евдокию Егоровну теперь будут ждать здесь денно и нощно'. Узнав, что до постоялого двора гости собираются добираться на извозчике, граф распорядился предоставить им свой экипаж и собственнолично помог Евдокии взобраться в карету.

— Ну, ты, братец, хорош! — усмехнулась Евдокия, толкнув Савку локтем в бок. — Мало того, заявились без приглашения, так ты еще и объел господ!

— С них не убудет! — отмахнулся Савка. — А я де, хоть покушал. Все польза. А ты, хозяйка, так и вовсе проплясала без дела!

— Ишь ты, деловой выискался!.. Объяснять, что таким образом она за один вечер свела знакомство с половиной городской знати и оказалась в курсе последних сплетен и слухов, Евдокия сочла излишним. Да Савка и сам все прекрасно понимал. Просто обиделся, что хозяйка бросила его одного среди бар, да еще и насмехается.

— Скоро начнется дело, — заверила Евдокия. И, как водится, не обманула. Замахнулась купчиха не на что-нибудь, а на суконную мануфактуру. Под это дело присмотрела она пустующий амбар на самой окраине, слегка покосившийся, с провалившейся местами крышей, но просторный и с опорными столбами, сложенными из кирпича. По соседству с амбаром купила Евдокия бревенчатый дом с подворьем. Савке в том доме отводилась целая комната об одном окне. Также получил он двуколку с лошадью и, в придачу, повышение в статусе до хозяйского порученца. Как-то по утру вызывает его Евдокия и говорит:

— Сроку тебе день. Как хошь крутись, а чтобы к закату город знал, как отче наш, до последнего проулочка!

И с тем новоявленного порученца за ворота выпроводила. Покрутился Савка вокруг двора, повертелся, и боязно, а делать нечего. Нырнул в проулки, как в морскую пучину, поплутал вдоволь, покуролесил, а потом ничего, освоился помалу. За Оку съездил, на ярмарку. Там еще проще оказалось. Улицы все идут строго, как хочешь правь — не заблудишь. После придумал Савка забаву. Догонит пешехода какого и кричит:

— Садись, дядя, довезу куда надо задаром. Только ты мне дорогу покажи и расскажи, где что. Пешие и рады, ног ломать, поди, неохота. Так запомнил Савка где биржа, где губернатора усадьба, где китайский город. Узнал, что округлые башни это водокачки и нужны они для того, чтобы в дома вода сама текла и чтобы летом, для услаждения взоров, фонтаны били. Сгонял на станцию, на паровозы диковинные поглазел, что не только сами, без лошадей ездят, а еще и груженые составы волокут. Одним словом, ощутил себя вольной птицей на просторе. По случаю сему случилось у Савки настроение весьма приподнятое, и решил он на радостях завернуть в чайную, коняжке притомившейся овса задать, да и самому тарелочку щец с мясом откушать. Подзасиделся малость — разморило в тепле, — а когда вышел, уж и стемнело почти. Ни луны на небе, ни звезд, темень вокруг непроглядная. Ближе к центру хотя бы фонари попадались, а у окраин ни огонька, ни лучины — окна все ставнями забраны. Крутился Савка крутился, не узнает мест, хоть тресни. Пробовал в двери стучаться, да куда доехать нужно, толком объяснить не может, никто о купчихе Кулаковой слыхом не слыхивал. Езжай, говорят, добрый человек, как знаешь, а не то сейчас кобелей спустим. Пригорюнился Савка, поводья бросил. Придется, думает, ночь коротать в коляске сидючи, а уж выбираться повидну. Тут лошадка пофыркала, головой тряхнула и потянула сама куда-то, сатана. Часу не прошло, вывезла родимая до конюшен, где до этого стояла. А уж от тех конюшен Савка дорогу знал.

— Ну, коли не заблудил, — приговорила Евдокия на следующий день, — то и с работой сладишь! И с той поры началась для Савки новая жизнь. То плотников найди, то лес привези, то доски, то кирпич, то кровельное железо. Отсчитает Евдокия стопку ассигнаций да напутствует:

— Трать с умом! За каждый рупь спрошу! И свободы Савке больше, но и ответ строже. Хоть плашмя ложись, а поручение надлежит исполнить в срок. Поначалу тушевался Савка, за голову хватался. Город огромный, незнакомый, поди разберись что к чему. Перед мастеровыми робел, с подрядчиками, что норовят обжулить, маху давал, да хозяйка еще добавляла на орехи за огрехи. Натерпелся. А после ничего, пообвыкся, освоился, голосом овладел уверенным — ни дать, ни взять: приказной человек. И уважения ему сразу прибыло. Пусть шапку ломать, да кланяться при встрече не стали, а величать Савку начали уже по полному имени, Савелий. Хоть по-скромному начинала Евдокия дело, помалу, а стала ей мануфактура в копеечку. Савка своими только руками столько деньжищ потрогал, что хватило бы ему до конца дней безбедно, да еще бы и детям осталось. А только это лишь малая толика хозяйских вложений была. Когда амбар поправили, прорубили в стенах окна, печи сложили внутри для обогрева, обнесли вкругорядь высоким забором, явился свету мастер по суконному делу, немец с фамилией Пепке. Работал он до этого у другого нижегородского фабриканта, тоже немца, да, видать, повздорил с хозяином из-за чего-то, тот и вышвырнул земляка вон без выходного расчета. Ауффидерзейн, мол, херр Пепке! Подавайся на хауз! Был немец высок, тощ, лицом некрасив, голосом говорил скрипучим, будто телега едет с немазаными осями, носил широкополую шляпу, ремень с квадратной пряжкой и ботфорты агромадного размера, в коих вышагивал, пристукивая тростью с набалдашником, как цапля по болоту. Да еще нос имел такой же длинный, крючком к низу загнутый. Русские слова выговаривал немец сносно, только знал таких слов всего три: 'шволочь', 'вотка' и 'душечка'. Впрочем, в упомянутые слова интересы немца вполне укладывались. Заморскую фамилию работный люд быстро переиначил на свой манер, стали немца звать Пепкой. Да еще поговорку про него зарифмовали: 'Мастер Пепка делает крепко!'